Дождь кончился, и «река» мгновенно стала мелеть. Дима опять вернулся к перекрестку и на этот раз пошел прямо. Шел он довольно долго, но дом с мансардой все не появлялся, а улица изгибалась, петляла, хотя, вроде, не меняла направления. Впереди забрезжил фонарь. Казалось бы так приятно выбраться наконец из черного омута, ощутить, что находишься в реальном мире, но Дима почувствовал непреодолимое желание двигаться вперед, чтоб все-таки отыскать дом чертова полковника. Цель была ясной и конкретной, не связанной с какими-то убитыми румынами.
Без дождя стало оглушающее тихо, только редкие капли срывались с деревьев, и булькали, падая в лужи; воздух стал настолько чистым, что казалось, заполнял весь организм. Дима подумал, что дышится здесь совсем не так, как в его саду.
На небе появились звезды. Они ничего не освещали, но дома перестали сливаться с небом, будто кто-то сдернул пелену с окружающего мира. Идти стало легче – обнажились корни и камни, по которым можно ступать относительно безопасно.
Улица еще раз плавно повернула вправо, и Дима увидел… знакомый дом и уперся руками в знакомый забор; перед ним возвышалось знакомое дерево. Он невольно опустил глаза и наткнулся взглядом на скомканную пачку сигарет. Этого не могло быть, потому что не могло быть никогда! Не мог он повернуть на сто восемьдесят градусов и не заметить!.. Жажда поисков сменилась суеверным ужасом. Вспомнились сказки, как черти водят людей по кругу, доводя до безумия, и еще много всякой ерунды, в которую он никогда не верил. Но как бы не воспринимало все это сознание, он стоял на том же месте и тупо смотрел на пачку, брошенную им же полчаса назад.
Он вновь ощутил себя в замкнутом пространстве. Пусть оно стало шире, по сравнению с садом, но все равно, куда бы он ни пошел, всегда будет упираться в этот забор и находить эту пачку сигарет. Возникла бредовая мысль, а сможет ли он, вообще, выбраться из этого лабиринта?.. Чувство страха оказалось сильнее нежелания возвращаться в пустой дом – он развернулся и побежал. Несколько раз обернулся, чтоб удостовериться, что забор остался на прежнем месте и не перемещается вслед за ним.
Обратная дорога показалась гораздо короче. Он запыхался, но минут через пятнадцать уже снова стоял на перекрестке. Внизу прогрохотал поезд; вверху светился одинокий фонарь, от которого он начал свое путешествие. Дима быстро пошел наверх, больше не оглядываясь, стараясь лишь не поскользнуться, чтоб не поползти назад к тому дьявольскому забору, закрывающему проход в остальной мир. Как-то незаметно проскочил первый перекресток, и сразу оказался на автобусной остановке. Мимо прошелестела машина, взметнув сноп брызг, за ней еще одна…
Дима несколько раз глубоко вздохнул, приходя в себя, и не спеша побрел к дому.
Толкнув калитку, наконец он оказался в саду. Вновь возникло ощущение границы, а все происходившее только что – плодом его скучающей фантазии. Зайдя в дом, включил свет. Снял туфли, покрытые желтой, липкой глиной, мокрые джинсы. Одно прикосновение к холодной ткани оставляло чувство чего-то чужого и тревожного, будто одежда впитала все несообразности мира, из которого ему только что удалось выбраться.
Первым делом он зашел на кухню и закурил. За окном уже стояла ночь, которая его теперь совершенно не касалась, потому что находилась за стенами дома. Здесь все так ясно и спокойно. И откуда взялась бредовая идея идти искать какого-то давно умершего человека, чтоб узнать то, что ему, в сущности, совершенно безразлично?.. Включил горячую воду и долго стоял под душем, смывая это наваждение; потом выпил водки и лег в постель, даже не взглянув на часы – он находился в своей крепости, и время его тоже не интересовало.
Натянув одеяло под самый подбородок, закрыл глаза. Казалось, приключение закончилось удивительно благополучно и можно забыть о нем навсегда, но в то же мгновение перед мысленным взором возник тот проклятый забор, и он снова стоял перед ним, весь мокрый, грязный и озябший. Никакая чистая постель и теплое одеяло не спасало от этого ощущения. Это был даже не кошмар, а бесконечный кусок застывшей реальности, от которого становилось еще более жутко, чем от нагромождения каких-нибудь фантастических монстров. Он чувствовал, что навечно прирос к этому забору, и не знал – это уже сон или все еще продолжается воспоминание.
Разбудил его солнечный луч. Дима с удовольствием смотрел в голубое небо и блики на подоконнике, представляя, что еще лето, а не холодная промозглая осень. Часы, как всегда, показывали шесть; в холодильнике, как всегда, его ждала колбаса, и только ворох сырой одежды напоминал, что вчера с ним что-то происходило. Жизнь вернулась в обычную колею, а его поход представился непонятным и ненужным отступлением от нормы. Желание продолжать расследование угасло само собой. (С Димой часто так бывало – когда дело не ладилось, он терял к нему интерес, наверное, по натуре не являясь бойцом. Просто чаще всего, ему везло, что создавало иллюзию активности и уверенности в себе).
Прошелся по пустому дому, придумывая себе занятие, но то, что попадалось на глаза, не вызывало абсолютно никакого интереса. Нестерпимо захотелось услышать живой человеческий голос, чтоб всколыхнулась давящая, обволакивающая тишина. Раньше он не обращал на нее внимания, считая обязательной составляющей дома, а сейчас вдруг почувствовал, что она существует сама по себе, заполняя все свободное пространство.
…Лучше, если голос будет женским, – последнее общение с мужчинами, отбило у Димы охоту приводить их в дом, – с женщинами всегда легче, если не переходить определенных границ и не запускать их в свою жизнь так глубоко, как получилось с Валей. Но такие ошибки, в виде любви, слава богу, совершаются в жизни не так уж часто. Я уже вышел из глупого возраста, когда женщина способна иметь надо мной власть. Проблема лишь в одном – на данный момент не у меня никакой женщины; хотя… – он достал клочок газеты с Ириным телефоном; глядя на ровный ряд цифр, вспомнил, как она писала их, стоя в коридоре – ничего в душе не всколыхнулось, но другого варианта все равно не было.
Дима подошел к телефону, протянул руку… в раздумье опустил ее. Вернулся в комнату; остановился, разглядывая дырочку в полу. …Это ж не сон – я реально стрелял в Игоря… и что?.. Разве это имеет какое-то значение?.. Вышел на крыльцо, закурил, сконцентрировав взгляд на серевшей в зарослях скамейке. …Я никого не убил, а просто расставил все по местам. Если б она хоть раз в жизни поступила также, то не терпела б до сих пор эту ложь и унижения… Странно, но он почувствовал, как мысленно поучает ее, пытаясь переделать то, что, по большому счету, его совершенно не касалось. …А переделать – значит взять на себя ответственность за результат, а это мне, на фиг, не нужно. Мне хотелось просто общения никого ни к чему не обязывающего, и еще чуть-чуть ласки…