Они без предупреждения заявились в магазин и вызвали меня на улицу. Там их собралось с десяток или больше, и я спросил, что им нужно. Один из них вышел вперед и сказал, что они выставят своего «лучшего человека» против меня, меня, которого мистер Оффатт описал как «самого сурового мужика, какого он видел в жизни». Я сказал им, что мистер Оффатт ошибается, и у меня нет желания драться с кем-либо в округе. Мой отказ не был принят, они не расступились, и я оставался окружен. Они не запустят меня в магазин, сказал один из них, пока не получат того, за чем пришли. Если бы я отказался, то все в Нью-Салеме узнали бы меня как труса, а наш магазин навсегда утратил бы статус приличного заведения. Я согласился, но потребовал честного боя.
— О, я не думаю, что это можно будет назвать боем, — сказал один из них, после чего в круг вошел Джек.
Джек был похож на кирпичную стену, четырьмя дюймами ниже Эйба и двадцатью фунтами тяжелее. Он был безусловным вожаком Парней из Клари Гроув, и одного взгляда было достаточно, чтобы понять — почему.
Он с отвращением посмотрел на меня, его руки и грудь с виду были очень тугие, само тело было как натянутая тетива, готовая в любой момент выстрелить. Он стянул рубашку через голову, бросил ее на землю и начал обходить меня. Я решил не снимать своей, только закатал рукава. Не успев сделать это, я вдруг оказался на земле — легкие сразу остались без воздуха.
Джек вскочил на ноги, и Парни дружно засвистели; пока же поднимался Эйб, ему достался лишь презрительный гул.
Стало ясно, что мою просьбу о «честной борьбе» никто не собирался понимать буквально. Джек снова двинулся на меня, но на это раз я был готов — и его вытянутые руки встретились с моими; наши спины и плечи образовали так называемую крышку стола, когда мы наклонились друг к другу и стали давить. Наши головы наклонились, ступни месили грязь. Полагаю, он немало удивился моей силе. Я же его силой был поражен. Я почувствовал себя в лапах русского медведя.
Но, каким бы ни был могучим Джек Армстронг, он не шел ни в какое сравнение с вампирами, которых Эйб побеждал, в том числе, и врукопашную. Когда его легкие вновь наполнились воздухом, Линкольн схватил Джека за шею одной рукой, другой же — за пояс брюк.
Произведя захват, я поднял его над головой, несмотря на все его вывертывания, напряжения и проклятия. Однако, от такой демонстрации его приятели не оцепенели, как я рассчитывал, а внезапно бросились на меня все разом. Такой несправедливости я не мог допустить.
Лицо Эйба побагровело, он согнул руки и швырнул Джека Армстронга в сторону магазина, потом повернулся и закричал, в ярости, нечто бесстыдное, среди прочего, вслед за Оффатом, обещая проплевать им плешь.
Я схватил первого за волосы, ударил кулаком в лицо, и он сразу потерял сознание. Другой, что был рядом с ним, остановил мой кулак — животом. Сейчас я был способен уложить их всех, одного за другим, и сделал бы это, если бы Джек не поднялся и не окрикнул своих парней.
Теперь уже Линкольн был натянут, как тетива, его глаза внимательно следили за парой Парней из Клари Гроув, находившихся возле него на расстоянии вытянутой руки.
Джек вытащил щепку из подреберья, потому еще одну, и встал прямо передо мной.
— Парни, — сказал он. — Я убедился, что этот человек — самый жесткий сукин сын из всех, что бывали в Нью-Салеме. Если кто-то поссорится с ним, то поссорится и с Джеком Армстронгом.
Это был, пожалуй, самый важный бой в ранней биографии Эйба, и молва о нем быстро прокатилась от одного до другого края Сангамона: среди нас обосновался молодой человек, сильный и умом и телом. Человек, которым можно гордиться. Забросив хулиганские выходки, Парни из Клари Гроув вскоре стали верными сторонниками Эйба, а, позже, и помощниками, когда он занялся политической деятельностью. Некоторые даже стали для него близкими людьми, но никто не был ему ближе, чем Джек Армстронг.
Я не был в восторге от своей вспышки ярости и испытывал что-то вроде стыда перед парнем. И тогда, вечером после нашего поединка, я пригласил его немного выпить.
Джек с Эйбом опрокинули бутылку персикового бренди в комнате за магазином, небо было ясным и голубым, хотя уже пробило девять часов. Эйб сидел на краю кровати, одолжив единственный в комнате стул гостю.
Я был поражен, обнаружив в Джеке Армстронге тихого задумчивого человека. Хоть он и был на четыре года меня младше, зрелостью рассуждений он превосходил людей вдвое старше его, а также легко мог поддержать самую изысканную беседу, однако имел при этом грозный вид. Увидев мое издание «Грамматики» Кирхэма, он высказался о значении чтения и письма, а также сожаление, что большинство пренебрегают ими.
— Для них важно быть именно суровыми, — сказал Джек. — Это суровый край, и он любит суровых мужчин.
— Но почему обязательно выбирать? — спросил Эйб. — Я всегда нахожу время для книг, и вместе с тем, кое-что знаю и о суровости края.
Джек улыбнулся.
— Это не Иллинойс суровый.
Эйб спросил, что он имеет ввиду.
— Вы когда-нибудь видели, как дорогого для вас человека разорвали и размазали по земле?
Эйб ответил, что нет, и что его очень удивил вопрос. Джек немного замялся, глядя в пол.
— Как-то вечером я шел домой с одним своим другом, — сказал он. — Нам обоим было по девять, мы весь день кидали с берега камни по флэтботам и теперь возвращались по тропинке, которую легко могли отыскать в темноте. Вот, он идет рядом со мной, говорит о чем-то. А в следующее мгновение он оказался в лапах медведя — тот за голову утянул его куда-то меж деревьев, затащил на верхушку одного из них и разорвал там в клочья. Я ничего не мог разглядеть. Только слышал его крик. Почувствовал горячие брызги на лице… на губах. Ужас и отвращение охватили меня. Я бежал, звал на помощь, пока мне не попалось несколько человек с ружьями. Но пострелять им уже не пришлось. Вместо этого мы все утро собирали то, что осталось от моего приятеля. Джаред. Его звали Джаред Линдер.
Наступило молчание, и Эйб знал, что не должен нарушать его.
— Люди, что живут здесь, могут много рассказать про лес, — сказал Джек. — Они знают, человек, если он не соблюдает элементарную осторожность — и если он недостаточно силен — так вот, такой человек будет убит, так или иначе. Люди говорят, что Парни держатся вместе, словно одна семья, из-за одного только желания задать кому-нибудь перцу. Но, правда в том, что мы держимся вместе, потому что хотим дожить до старости. Правда в том, что мы жестоки, потому что здесь слабый человек — мертвый человек.
