Кроме сегодняшней ночи. Сегодня ему открылось кое-что новое. Смерть, вернее, ее непосредственная близость, мало походила на праздник: скорее, на подготовку к его собственным похоронам, в которых он впервые находил не слишком много душевных моментов.
Сейчас за его спиной всего в нескольких шагах стояли двое. Парень примерно его возраста в деловом костюме и девушка на вид лет шестнадцати (на самом деле ей было двадцать девять), ряженная под херку. Они терпеливо ждали, щерясь гротескно-зубастыми ухмылками.
– Решать тебе, – повторил парень.
Анаморфа шатнуло вперед, он обернулся:
– Вам весело, да?
– Ошибаешься, – ответила "херка"; полосатые гетры под короткой юбкой пунктиром рвали сумрак на ее точеных ножках, которые всегда сводили Анаморфа с ума. – Я целых два года таскалась за тобой по кладбищам, трахалась в дурацких склепах и слушала всякую хрень о смерти. Так вот, что я тебе скажу, мой дорогой: смерть – это действительно круто. Намного круче, чем ты можешь себе представить.
– Правда? – натужно засмеялся Анаморф. – Кое-что припоминаю. Но, думаю, твоему новому дружку это не слишком понравится.
– Он мне не дружок. Просто иди сюда, и мы снова будем вместе, как раньше.
– Если ждешь рассвета, – вставил ее спутник, – то до него еще слишком далеко. Или слушай ее, или прыгай.
– Только двиньтесь, я так и сделаю!
– Мне плевать – что на рассвет, что на тебя, – сказал парень.
Анаморфу совсем не хотелось прыгать в объятия далекого асфальта, некогда столь желанные в грезах о темной вечности. Но близость этих странных существ, одно из которых было его подругой последние два года, страшила его еще больше. Смерть предстала перед ним в совершенно ином облике – в полосатых гетрах и деловом костюме офисного пай-мальчика.
– Есть другие варианты? – спросил Анаморф.
Два голоса рассмеялись ему в ответ. Совсем по-человечески, словно отличной шутке. Обладатель костюма даже отвесил ему изысканное па, как на балу у Марии Медичи.
– Ясно, – Анаморф медленно занес правую ногу над пустотой крыши.
– Разве ты ничего не сделаешь? – обратилась херка к парню в костюме.
Тот покачал головой:
– Если прыгнет, не пытайся следовать за мной.
– Я хочу его!
– Ты не можешь.
– Почему?
– Такие вещи не для Второй крови. Со временем ты научишься понимать, что…
Ее лицо, секунду назад казавшееся миловидным, исказилось в уродливой голодной гримасе:
– Хватит! Я хочу…
В этот момент Анаморф, утратив равновесие, исчез за краем крыши. Парень в костюме с почти неуловимой для человеческого глаза скоростью метнулся за ним. Его спутница двинулась следом.
– Нет! – сказал парень, но было слишком поздно. Девушка в полосатых гетрах уже летела вниз.
Два тела – ее и Анаморфа – достигли земли почти одновременно. Несколькими мгновениями спустя подошвы дорогих туфель молодого человека в костюме мягко коснулись асфальта. Херка, подобно исковерканной механической кукле, извивалась на тротуаре, пытаясь встать; Анаморф все еще дышал. "Костюм" склонился над ним и насытился последними ударами сердца, затем перевел взгляд на девушку. Нехорошо. Ее первая ночь. И последняя. Элея это вряд ли одобрит…
Он поднял лицо к плачущему небу и испустил долгий бесплотный вой. Акрисы явились со всех сторон, выступая по два, по три из темноты, будто дожидались его призыва, сгорбленные, безобразные, ненасытные. Он презирал и ненавидел их. Но и любил одновременно. Как любят изувеченных собственным чревом детей. Третье колено – кровь от его крови…
– Теперь он ваш.
Сделав несколько шагов он не оборачиваясь добавил:
– Они оба.
Акрисам не требовалось повторять.
* * *
Супруги Кац проснулись одновременно, разбуженные шумом у соседей этажом выше. Они прожили вместе достаточно долго, чтобы отправить в самостоятельную жизнь троих детей и угадывать состояние друг друга по единственному вздоху в темноте.
– Ты слышал?
– Нет, просто взял да и решил проснуться за компанию… – Михаил Кац перевалил грузное тело на правый бок, чтобы дотянуться до наручных часов, которые каждый вечер оставлял на прикроватной тумбочке.
– Зажги свет, ничего не увидишь.
– Свет? Ни за что бы не догадался, – Кац щелкнул выключателем светильника. – Обязательно запомню.
– Я просто сказала.
– Без пяти пять.
– Господи… Мне удалось заснуть только в два …
Грохот наверху повторился. Будто свалилось что-то большое. Например, тело. И – вновь лишь шепот моросящего дождя в тишине раннего осеннего утра.
– Ты не находишь, что это странно? – спросила у мужа Фаина Кац, вдруг перейдя на шепот.
– На драку точно не похоже.
– Я именно о том и говорю. Мы даже не здороваемся, но они всегда казались мне приличными людьми.
Помолчав с минуту, она добавила:
– Может, инсульт? Или…
– Сомневаюсь.
– …инфаркт? Как бы она ни молодилась, я давно уже поняла…
– В таком случае, их было, как минимум, два.
– Что?
– Два инфаркта. Или два инсульта. Или сначала инфаркт, а затем инсульт. Или наоборот.
– Очень остроумно.
Они пролежали молча еще несколько минут. Шум больше не повторялся.
– Просто имел в виду, это было дважды, – сказал Кац.
– Я поняла. Если считаешь, что женился на дуре, слишком поздно об этом сообщать. У нее инсульт.
– Почему – у нее?
– Он моложе лет на десять. Можно подумать, ты не знал. Она поднялась в туалет, ее хватил удар, она попыталась подняться, затем упала снова. Вот только…
– Так-так? Я весь внимание.
– Тогда почему…
– А теперь и я о том же. Что бы там не случилось, теперь ничего не происходит. У них паркет скрипит в коридоре, мы бы услышали.
– Не понимаю, – голос Фаины Кац исполнился сомнения. – Не инсульт?
– Значит, обоюдный приступ подагры.
– Твои шутки почему-то всегда отдают аммиаком.
– Учитывая их возраст…
Сверху опять грохнуло.
– Если бы там кто-то… – начала Фаина Кац спустя еще минуту.
– То принял бы меры, – подхватил тему супруг.
– Нет, я говорю о цветочных горшках, объявивших протест и скачущих с подоконника!
– Хорошо, это выглядит странно.
Спустя еще две минуты Михаил Кац не выдержал:
– Мне просто кажется, или ты от меня чего-то ждешь?
Часы в кухне объявили пять утра.
– Упаси Бог от тебя чего-то ожидать.
– И что же ты предлагаешь? – фыркнул Кац. – Явиться под утро за стаканчиком сахара и про между прочим поинтересоваться, кто из них трижды перелетел через порог по пути в сортир?
– А еще существует одна штука, телефон называется.
– Ага, значит, я все-таки прав! Но мы ведь даже не здороваемся!
