окно. – Скажи род-дителям, что… что-ниб-б-будь. Не знаю.
Он отошел, улегся головой под переднее колесо и замолчал.
– Тебе спасибо, друг, – вытирая слезы, произнес Мельник. – Обязательно скажу. Скажу.
Мельник закрыл окно, включил магнитолу на полную громкость и нажал на газ. Уазик два раза едва заметно наклонился вправо и поехал дальше. В зеркала заднего вида Мельник не смотрел.
В бак ушли последние двадцать литров бензина, и алюминиевая канистра улетела в салон. Вокруг окончательно рассвело, снегопад закончился. С ночью ушли и страхи. Столбы электропередач утопали в белом море и растворялись в утреннем тумане вдалеке. По дороге бежала поземка, а солнечные блики купались в залежах снега.
Мельник ехал вперед, даже не представляя, куда уткнется эта дорога. Линия горизонта казалась бесконечно далекой. Во все четыре стороны тянулось одинаковое снежное полотно.
Когда он увидел движение, то не поверил своим глазам. В сотне метров впереди бежала лошадь, волоча за собой переделанную в сани телегу. На грубо сколоченных досках сидел человек. Настоящий живой человек. Мельник выехал на середину дороги и прибавил скорости. Догнав самодельную повозку, он посигналил, и лошадь замедлила шаг.
Наездницей оказалась старуха, по виду разменявшая вторую сотню годков. Закутанная в серую телогрейку, она улыбалась одними деснами и жмурила без того узкие глаза.
– Здравствуйте! – обрадовался Мельник. – Ну слава богу, хоть кто-то. Не подскажете, далеко до города? Или до заправки? Тут есть вообще что-нибудь поблизости?
Бабка улыбалась, не понимая ни слова. Ничего связного на казахском Мельник произнести не мог.
– Го-род! – кричал он по слогам, будто так станет понятнее. – За-прав-ка! – Мельник тыкал на уазик, потом на дорогу, пытался изъясниться на языке варежек.
– Актобе, – неожиданно сказала старуха.
– Актобе, точно! Далеко? Вы знаете дорогу?
Она как-то хитро улыбнулась и похлопала по карману телогрейки.
– Деньги, что ли? Вам деньги нужны? Мани? – спросил Мельник, понимая, что с тем же успехом мог бы и с лошадью по-английски заговорить. – Не вопрос, минутку!
Мельник забрался в кабину, переполз на пассажирское сиденье и стал искать сумочку Оли. Они наменяли местной валюты, но все потратить не успели, и теперь от этих тенге проку никакого не было. По крайней мере, Оле уж точно. Кабину шатнуло, и Мельник обернулся. Старуха залезала на место водителя.
– Э, бабуля, спокойно, я сам все принесу.
Старуха опять похлопала по карману.
– Говорю же, не надо никуда лезть. У вас тут так принято, что ли?!
Беззубая улыбка обратилась к Мельнику. Старуха запустила руку в карман и выудила оттуда замызганную железяку. Полотно саперной лопатки. Очень быстро стемнело. Пошел снег. Мельник прижался к пассажирской двери, пытаясь нащупать ручку. Старуха, раскрыв рот пошире, стала переваливаться к нему. От ее копыт в кабине оставались смешные круглые следы.
Валенки скользили по льду, будто настоящие коньки. Самодельные клюшки отстукивали деревянную дробь, а голоса эхом уносились в туман. В хрустальной поверхности под ногами отражались румяные детские лица. Привычный мороз за тридцать не давал скучать.
– Какой ты Третьяк?! – вопил Леха. – Третьяк – вратарь!
– Ну и что! – не соглашался Мишка. – Он самый хороший игрок! Как и я!
Из мехового кокона показалась улыбка. Чуть съехавшая набок ушанка Лехи походила на растрепанную голову какого-то диковинного зверя.
– Ты – дырка! – подначивал он. – Спорим, два из трех забью?
– Ха! – воскликнул Мишка, протирая замерзшие под носом сопли. – Да ты и не добросишь, слабак!
Начертив две линии на льду, он занял место ровно посередке. Маленький вратарь сборной СССР, пусть даже вместо красивой формы на нем была потрепанная куртка на гагачьем пуху.
Леха отошел на более-менее приличное расстояние и ковырнул шайбу в сторону «ворот». Каучуковый диск, который не раз жевали собаки, приполз в распростертые объятия Мишки.
– Ха-ха! – радовался тот. – Я ж говорил – слабак!
– Это тренировка! – отозвался Леха. Он был годом старше и раза в полтора крупнее, так что на нехватку сил жаловаться ему было не с руки.
Второй удар вышел будь здоров. Шайба юркнула под ногой Мишки и зарылась в сугроб позади.
– Штанга! – довольным голосом заверещал Мишка, хотя прекрасно видел, что гол был.
– Че ты брешешь? Там до штанги еще километр!
– А вот и нет! Ты просто мазила!
Леха не ответил, и на секунду Мишке подумалось, что друг обиделся. Это было бы очень странно, ведь подобные сцены повторялись изо дня в день, и мальчишки просто дурачились. Неуловимо менялась разве что их площадка: широкая наледь, которую с начала зимы грунтовые воды подняли уже на добрый пяток метров.
Но Леха молчал потому, что уставился куда-то в сторону леса. Мишка обернулся и уловил движение вдалеке. Там, где к зарождающейся цивилизации со всех сторон подкрадывалась тайга, шагала вереница черных человечков. Привычным маршрутом они направлялись к участку магистрали, который должен был соединить Усть-Кут и Тайшет. Остальным бамовцам там показываться запрещалось, и жители небольшого поселка тянули рельсы в другую сторону – к Комсомольску-на-Амуре. Стройки века хватало на всех.
– Они теперь еще и ночью работают? – спросил Мишка, тотчас позабыв о хоккейных баталиях.
– Похоже.
– Страшные они какие-то. Живут в лесу, дед Семен говорит, у них там лагерь свой. Интересно, а как в темнотище строить? Ночью же за сорок подморозит!
– Ну-у-у, – промычал Леха, – они ж военные, армия. Им это раз плюнуть.
– Мы когда дорогу построим, я тоже в армию пойду. И буду там самым главным. И получать буду много денег. Тыщи две в месяц!
– А я еще больше тебя! – усмехнулся Леха и закинул клюшку на плечо. – Ладно, темнеет. Ничья?
– Ничья, – без раздумий согласился Мишка, вытаскивая из снега шайбу.
Мальчишки отряхнулись и двинули к дому. Впереди бежал пар изо рта, разгоняя морозную дымку. Туман, который второй месяц не давал любоваться солнцем, с сумраком справиться не мог, и спускающаяся с неба тьма наступала друзьям на пятки.
– И все равно я – Третьяк, – как бы между делом сказал Мишка.
– И все равно ты – дырка, – отозвался Леха.
До родных домишек они добрались уже бегом, бомбардируя друг друга снежками. Поселок встретил их звуками топоров – это мужики рубили замерзшую воду. На БАМе наступала пора ужина.
Вездеход затих где-то в таежной глуши, превратившись в бесполезную груду железа. Запас солярки не предусматривал столь долгого путешествия, и теперь перед заплутавшими в темноте пассажирами открывались нерадостные перспективы.
– Молодец, водитель! Ладно службу несешь!
– Товарищ лейтенант, я же говорил, что…
– Говорил-говорил. Можешь не повторять.
Олег осмотрелся. Верхушки кедров терялись в черноте, которая куполом нависла над вездеходом. Снег лежал ровно, будто его специально
