Стоило Стрейкеру войти в магазин, как все разговоры оборвались.
Он оглянулся на них: на Милта с Пэтом Миддлером, на Джо Крейна, Винни Апшо и Клайда Корлисса — и улыбнулся без тени веселья.
— Добрый день, джентльмены, — сказал он.
Милт Кроссен поднялся, чопорно подтягивая передник.
— Чем могу?
— Замечательно, — сказал Стрейкер. — Будьте добры заняться вон тем контейнером с мясом.
Он купил говяжью вырезку, дюжину превосходных ребер, несколько гамбургеров и фунт телячьей печенки. К этому он добавил немного бакалеи — муку, сахар, бобы — и несколько буханок полуфабрикатного хлеба.
Покупки он делал в полной тишине. Завсегдатаи магазина сидели вокруг большого обогревателя «Пэрл-Кинео», приспособленного отцом Милта для отмеривания масла, курили, с умным видом поглядывали на небо, а краешком глаза наблюдали за чужаком.
Когда Милт закончил упаковывать товар в большую картонку, Стрейкер расплатился наличными, двадцаткой и десяткой. Он взял коробку, сунул подмышку и опять сверкнул суровой, лишенной веселости улыбкой.
— До свидания, джентльмены, — сказал он и вышел.
Джо Крейн набил свою сделанную из кукурузного початка трубку порцией «Плантера». Клайд Корлисс откашлялся и сплюнул обильную мокроту пополам с жеваным табаком в помятый бачок, стоящий рядом с обогревателем. Винни Апшо извлек из недр жилетки старенькую машинку для сворачивания папирос, всыпал туда струйку табака и распухшими от артрита пальцами вставил папиросную бумагу. Они наблюдали, как незнакомец поднимает картонку в машину. Все знали, что вместе с бакалеей картонка должна весить фунтов тридцать, и все видели, как Стрейкер, выходя, сунул ее подмышку, словно пуховую подушку. Стрейкер обошел машину, сел за руль и поехал по Джойнтер-авеню. Проехав вверх по холму, машина свернула влево на Брукс-роуд, исчезла и несколькими минутами позже опять появилась за ширмой деревьев, уменьшенная расстоянием до размеров игрушки. Она свернула на въезд во двор Марстена и исчезла из вида.
— Странный тип, — сказал Винни. Он воткнул в рот папиросу, стряхнул с ее кончика несколько крупинок табака и достал из жилетного кармана спички.
— Должно быть, один из этих… которые купили тот магазин, — заметил Джо Крейн.
— И дом Марстена тоже, — согласился Винни.
Клайд Корлисс пукнул.
Пэт Миддлер с большим интересом ковырял мозоль на левой ладони.
Прошло пять минут.
— Как думаешь, сладится у них дело? — Клайд ни к кому конкретно не обращался.
— Может быть, — сказал Винни. — Летом дела могут пойти куда как бойко. Нынче трудно раскумекать, что к чему.
Общий согласный ропот, почти вздох.
— Сильный мужик, — сказал Джо.
— Угм, — ответил Винни. — Надо же, тридцать девятого года паккард, и ни пятнышка ржавчины.
— Сорокового, — поправил Клайд.
— У сорокового подножек нету, — сказал Винни. — Тридцать девятый это был.
— Ошибаешься, — сказал Клайд.
Прошло пять минут. Они увидели, что Милт изучает двадцатку, которой расплатился Стрейкер.
— Чего, Милт, липа? — спросил Пэт. — Этот мужик тебе липу подсунул?
— Нет, но поглядите, — Милт передал кредитку через прилавок, и все уставились на нее. Кредитка была гораздо больше обычного банкнота.
Пэт подержал ее против света, изучил, потом перевернул.
— Серия-то Е-20, а, Милт?
— Ага, — подтвердил Милт. — Их перестали делать сорок пять, а то и пятьдесят лет назад. По-моему, в Портленде, в «Эркед-койн» за эту штуку кой-чего заплатят.
Пэт пустил бумажку по кругу. Каждый изучил ее, держа либо у самого носа, либо как можно дальше от глаз — в зависимости от дефектов зрения. Джо Крейн вернул бумажку Милту, и тот сунул купюру под ящик кассы, к чекам и купонам.
— Занятный мужик, занятный, — протянул Клайд.
— Угм, — сказал Винни и помолчал. — Хотя это был тридцать девятый. У моего сводного брата Вика такой был. Первая его собственная машина. Он ее подержанную купил, в сорок четвертом. Однажды утром слил из нее масло и сжег поршни, чтоб им.
— По-моему, это был сороковой, сказал Клайд. — Потому как я помню: на юге, около Альфреда, был один мужик, стулья плетеные делал, так он подъезжал прямехонько к твоему дому — мужик этот — и…
Так начался спор, развивающийся больше молчанием, чем речами, как шахматная партия по переписке. И казалось, их день замер на месте, простершись в вечность, а Винни Апшо принялся со сладостной артритной неторопливостью скручивать еще одну папиросу.
9
Когда в дверь постучали, Бен работал, поэтому он сперва отметил, где остановился, а уж потом встал и пошел открывать. Это было в самом начале четвертого, в среду, двадцать четвертого сентября. Дождь покончил со всякими планами дальнейших поисков Ральфи Глика, и все сошлись на том, что искать хватит. Парнишка Гликов пропал, как сквозь землю провалился.
Бен открыл. На пороге, дымя сигаретой, стоял Паркинс Джиллеспи. В руке он держал книжку в мягкой обложке. Бен с некоторым изумлением увидел, что это бэнтамовское издание «Дочери Конвея».
— Заходите, констебль, — сказал он. — Там снаружи мокро.
— Есть немного, — согласился Паркинс, переступая порог. — В сентябре погода гриппозная. Я-то сам без галош не выхожу. Есть такие, что смеются, только гриппа у меня не бывало с сорок четвертого — тогда я подцепил эту пакость во Франции.
— Плащ кладите на кровать. Жалко, не могу угостить вас кофе.
— Ну, мне бы в голову не пришло мочить кровать, — сказал Паркинс и стряхнул пепел в корзинку для мусора. — А потом, я только-только выпил чашку кофе у Полины, в «Экселленте».
— Я могу быть чем-нибудь полезен?
— Ну… моя жена прочла вот это… Констебль протянул книгу. — Она у меня дикарка, но прослышала, что вы в городе и вроде как подумала, может, подпишете на книжке свое имя или что…
Бен взял книгу.
— Послушать Проныру Крейга, так ваша жена уже лет четырнадцать или пятнадцать на том свете.
— Вон что? — Паркинс, казалось, вовсе не удивился. — Этого Проныру хлебом не корми, дай потрепаться. В один прекрасный день разинет рот слишком широко, да туда и ухнет.
Бен ничего не сказал.
— Как по-вашему, ежели так, можете вы мне ее подписать?
— С превеликим удовольствием. Бен взял со стола ручку, раскрыл книгу на форзаце («Кусок жизни!» — кливлендский «Честняга»), написал: «Констеблю Джиллеспи с наилучшими пожеланиями от Бена Мирса. 24.9.75» и протянул книгу обратно.
— Ценю, — сказал Паркинс, даже не взглянув, что же написал Бен. Он наклонился и потушил окурок о бортик корзинки для мусора. — Единственная подписанная книжка, какая у меня есть.
