— Ххоохх! — раздается из моей рации.
— Ох, чертей тебе струганных в ботинки! — злобно рычит на неловко повернувшегося салобона раненый.
— Земеля — наш морфа засек — перевожу я.
— Я слышу — отзывается из рации раненого Ремер — где морф, не вижу!
— Хайееху, ха хехе хеёх!
— Скажи — наверху, на стене ползет!
Тут же доносится пальба — несколько одиночных, потом очередь.
— Хихех хахехху! — удовлетворенно заявляет снайпер.
— Пипец котенку! — уверенно перевожу.
— Это я понял — отзывается раненый.
Чем дальше, тем больше, мне это напоминает допрос умирающего албанца в старой, но прекрасной кинокомедии "Великолепный" с Бельмондо в главной роли. Тем более что мы все тут сидящие покашливаем все-таки.
Тимур ухитряется набрать воду из бачка в кепи. Луч фонарика показывает, что она бурая из-за взбаламученной ржавчины. Пытаюсь протестовать, но раненый с видимым наслаждением длинными глотками высасывает всю это бурду.
— Слышь, медицина, не переживай, железо в организме полезно.
— Ага, типо штыка в заднице! — огрызаюсь в ответ.
— Не, медицина, штык в заднице — это передоз.
Рация опять оживает.
— Хиххеххай! Ыху! — выдает где-то рядом шляющийся снайпер.
— Прикрывай, иду — перевожу я.
— Идет, прикрывай! — повторяет лежащий на полу боец.
Начинают бахать одиночные сверху. Потом вроде сквозь треск огня слышу поблизости лязгающие щелчки — вот спорить готов, что это ПБ работает. Стрельба сверху заканчивается.
— Я пустой — говорит голос Ремера.
— Хоч хаехиххь! — отзывается Ильяс. Дышит тяжело, как загнанная лошадь.
— Слышу, понял. Не согласен, но все равно — пустой — отвечает капитан.
Спохватываюсь, начинаю суетиться, прошу Тимура дозарядить магазин к ТТ, себе расстегиваю кобуру, прикидываю, как тащить раненых — из прихожей уже доносится достаточно мощное шипение.
Потом голос Ильяса — и в рации и за дверью выдает дуэтом:
— Хыхо ха хыхоох!
Жар за открытой дверью такой, что сразу же начинает вонять паленой шерстью и волосы трещат. Чуть не ползком премся по расплавленному вонючему линолеуму, тот липнет к одежде и жжется. Раненого, с накрытым мокрой рыжей марлей лицом, сначала пытаемся тащить аккуратно, но потом просто волокем, абы как, тем более, что в узком и тесном коридоре приходится еще и огибать здоровенный красный баллон огнетушителя на колесиках. На лестнице вроде бы чуть похолоднее, но не намного. Раненый без сознания, не вышло у нас аккуратно его по коридору протащить, ну ладно, только оставить его одного нельзя — в дверь подъезда уже лезет зомби — толстая рыхлая неповоротливая тетка.
— Давай, держи дверь! Не забывай патроны подзаряжать! Я за вторым!
Тимур кивает, дескать, понял. Стреляет.
Ильяс уже откатился в прихожую.
Продолжает поливать струей ледяной углекислоты перед собой и очень похоже — собирается вон из квартиры. Но там — второй раненый. Снайпер весьма выразительно говорит о перспективах молчуна, но я прошу обдать меня струей — холодом припекает не хуже, чем огнем и по-пластунски сигаю до сортира. Фонарик дохнет очень не — вовремя, теряю секунды, выдергивая свой брелок — и вижу, что зря корячился — раненый в ванне помер. На всякий случай проверяю, как положено, вижу, что да, всё.
Подхватываю с пола забытый автомат эвакуированного, напяливаю на скурчавившиеся от жара волосы мокрую кепку с остатками жижи, которая тут же течет за шиворот, потом выдергиваю из — под сидящего в ванной куртку — и он, словно разбуженный этим начинает ворочаться. Закидываю всякие мелочи в распахнутую сумку, не теряя обратившегося из вида, кое — как прилаживаю на себя его полупустую разгрузку.
Ну, со связанными руками-ногами ему встать непросто будет, черт с ним, не мешает, куртку на голову и в жаровню. Я ощущаю себя почти курицей гриль — даже через ботинки печет, хотя Ильяс честно поливает и по мне шипящей белой струей.
— Умер!
— Хахахиий хе хуххаху!
— Все, все понял, долой отсюда!
С огромным облегчением закрываем дверь на площадку. Уфф!
— Теперь куда?
Молодой снова начинает стрелять. Волнуется, лепит по три патрона подряд.
Ильяс задумывается. Вблизи его физиономия выглядит жутковато — он успел осунуться за это время, глаза провалились, скулы вылезли, нос и губы разбиты и густо окровавлены, вспухли как у негра, рот страдальчески полуоткрыт, и я успеваю отметить, что двух передних нижних зубов и в помине нет, а верхние поломаны и из одного красной короткой ниточкой висит голый нерв…
— Хаххооны хесь?
— Рожок. И к пистолету.
Удивленно смотрит.
— Разгрузка сгорела.
Качает головой. Ну, если не вся укоризна мира, то добрая половина вместилась. Тычет пальцем в сторону, не то автобус имеет в виду, не то другой подъезд. Ладно, мое дело раненого тащить. Ильяс тем временем бесцеремонно отщелкивает от моего автомата магазин, забирает его себе, потом выдергивает из обвисшей на спущенном, словно у дембеля ремне кобуры тяжеленький пистолетный магазин, мне сует свой пустой.
Тимур снова стреляет и уже не делает долгих перерывов. Света становится меньше — видно буханка догорает.
Паршиво то, что настроение погибельное. Это самое гнусное, моральная настроенность — великая вещь. Мы же выглядим как солдаты разгромленной армии.
Нет, я, конечно, признаю, что мы собственно из задницы выбрались, только вот находимся в соответствующем после покидания этой части тела виде. И я себя ловлю на мысли, что нам не справиться с зомби. Их, небось, у буханки собралась толпа, налюбуются — попрут к нам. А у нас насчет патронов — ноль, да хрен вдоль. И не пойму — почему не прибыла кавалерия из-за холмов — скажем наша охотничья команда на бронетехнике с флагами.
Чем бы себя подбодрить? Ну, чтоб порвать врага на голом энтузиазме. Тут ведь любое годится. Даже прямое заблуждение, лишь бы на пользу пошло. Вон, во время обороны Севастополя наших уже почти опрокинули в одном из сражений — и чтоб совсем разгромить бросили на русских элитные войска — зуавов. А наши спросту приняли французских зуавов за турок — шаровары такие же красные и широкие. Ну а турок всегда били, дело привычное, потому вломили и зуавам. Так что моральное состояние войск — очень важный фактор. У нас этот фактор сильно упал…
Тимур опять стреляет. Здесь на лестнице это потише, чем в квартире звучит. Но мысль о том, что еще два патрона в минус — опять же не веселит.
***
Попарились девушки замечательно. Вера продержалась недолго, убежала в предбанник остывать, а Ирка отвела душу. Вместе с банной негой как-то пришло умиротворенное спокойствие и мысли выстроились в ряд, хотя она и не думала вообще-то. Само получилось, как у Менделеева с водкой. Или с таблицей периодических элементов? Неважно, черт с ним с Менделеевым.
