так напугать всех этих зверей в такое время суток?
Я поднял глаза к небу. Безмятежное сияние звезд меня успокоило, и я двинулся дальше, через узкую полоску ельника, спускавшуюся к берегам Озера Звездного Света.
Дикая клюква и плети калины цеплялись за ноги, ветви деревьев обдавали меня росой, а еловые иглы нещадно царапали лицо, но я продолжал брести, спотыкаясь о замшелые бревна и увязая в топкой земле, пока наконец не добрался до самого берега, усыпанного галькой.
Ветра не было, но по озеру быстро катились волны: я слышал, как они плещут о каменистый берег. В бледном свете звезд тысячи кувшинок возносили свои полузакрытые чаши к небесам.
Я лег на живот, вытянулся во весь рост и, подперев подбородок рукой, стал смотреть на озеро.
Ш-ш-ш-хлоп… Ш-ш-ш-хлоп… Волны накатывали на берег, вздымались все выше, подступали все ближе и ближе, и вскоре пленка воды, тонкая и сверкающая, как лезвие ножа, подобралась к моим локтям. Я не понимал, в чем дело: уровень воды поднимался, хотя дождя не было уже давненько. Казалось, всё озеро выходит из берегов: я слышал, как волны шуршат в зарослях камышей, да и в прибрежной траве неподалеку уже плескалась вода. На волнах покачивались кувшинки, их влажные широкие листья то уходили на глубину, то поднимались снова, и вот уже озеро превратилось в сплошной волнующийся, мерцающий ковер цветов. До чего же сладкий и густой аромат шел от водяных лилий!
Тем временем вода начала понемногу спадать, волны отступали, обнажая прибрежную полосу белой гальки, сверкающей, точно пена в налитом до краев бокале шампанского.
Я подумал, не могло ли какое-то животное, проплывшее во мраке вдоль берега, вызвать такой разлив? Может, косяк крупных лососей? Но нет… разве что струя за кормой тяжелой лодки… Может, Вир-Брук переполнился из-за внезапного дождя, пролившегося где-то в лесу? Другого объяснения не было, но, когда я переходил Вир-Брук, мне не показалось, что он стал шире обычного.
Пока я так лежал, размышляя, возник легкий ветерок, и я увидел, что листья кувшинок поднялись вновь и вся поверхность озера побелела. Вокруг вздыхали ольхи, я слышал, как шевелится лес у меня за спиной: сплетенные ветви тихо терлись друг о друга. Какая-то птица – должно быть, сова – выплыла из ночной темноты, спикировала, взмыла в небеса и снова исчезла во мраке, а затем я услышал далеко над водой ее слабый вскрик: «Изонда!».
Сердце мое переполнилось. Я уткнулся лицом в песок и закричал, призывая ее по имени. Когда я поднял голову, глаза у меня были влажны – с озера снова летели брызги, – а сердце билось тяжело и глухо: «Ее больше нет! Ее больше нет!». Но сердце мое лгало: не успел я запрокинуть лицо к безмятежным звездам, как увидел, что она стоит рядом со мной, и я вновь произнес ее имя, очень нежно: «Изонда!».
Она протянула мне обе руки.
– Мне было одиноко, – сказала она, – и я вышла на поляну, но в лесу все звери чего-то боятся, и я тоже испугалась. Что-то случилось? Олени бегут в холмы.
Взявшись за руки, мы подошли к берегу. Плеск воды на камнях и на отмелях едва не заглушал наши голоса.
– Почему вы меня бросили, не сказав ни слова? Там, на поляне, у источника? – спросила она.
– Я вас бросил?!
– Ну да! Вы стояли, а потом внезапно кинулись куда-то в лес, через кусты, и собака побежала за вами… Ох, ну и напугали же вы меня!
– Я что, правда вот так взял и убежал?
– Да… после того, как…
– После чего?
– После того, как поцеловали меня…
И тут мы с ней оба наклонились и заглянули в зеркало черной воды, мерцающее звездами, точь-в-точь, как тогда наклонялись над источником на поляне.
– Помнишь? – спросил я.
– Да. Смотри, вода усыпана серебряными звездами… и всюду плавают белые лилии, а там, внизу, глубоко-глубоко, сияют звезды.
– Что это за цветок у тебя в руке?
– Белый лотос.
– Расскажи мне о Юэ Лао, Дзил-Нбу секты Куэнь-Юинь, – прошептал я, приподнимая ей голову, чтобы видеть ее глаза.
– Ты и правда хочешь об этом услышать?
– Да, Изонда.
– Все, что я знаю, – теперь твое, как и я сама. Я, и все, что я есть. Наклонись ближе. Ты хочешь знать про Юэ Лао? Юэ Лао – Дзил-Нбу секты Куэнь-Юинь. Прежде он жил на луне. Он старый… очень, очень старый. И когда-то, еще до того, как он стал править Куэнь-Юинь, он был тем старцем, который связывает серебряной нитью людей, предназначенных друг другу, и после того уже никто не может помешать их союзу. Но все изменилось с тех пор, как он стал править Куэнь-Юинь. Он испортил всех Синь – это китайские добрые духи – и создал из их изуродованных тел чудовище, которому дал такое же имя. Этот Синь ужасен: он обитает не только в собственном теле, но и в телах своих омерзительных миньонов, а их у него тысячи! Это живые твари, но без глаз и безо рта. Когда движется Синь, движутся и они… точь-в-точь, как мандарин и его свита… На вид это отдельные существа, но они – его части. Если ранить одно из них, Синь корчится от боли. Это очень страшно! Гигантская живая туша, а со всех сторон от нее эти твари, точно отрубленные пальцы, что все еще шевелятся вокруг огромной чудовищной руки.
– Кто тебе это рассказал?
– Мой приемный отец.
– И ты в это веришь?
– Да. Я сама видела одно из этих созданий, спутников Синя.
– Где, Изонда?
– Здесь, в лесу.
– Так ты думаешь, что и Синь – тоже здесь?
– Наверняка где-то здесь… должно быть, в озере.
– Значит, эти твари могут жить под водой? В озерах?
– Да, и в семи морях. Но я не боюсь их.
– Почему?
– Потому что на мне символ Куэнь-Юинь.
– Но мне-то есть чего бояться, – улыбнулся я.
– Тебе тоже ничего не грозит. Ведь ты в моих объятиях. Рассказать тебе еще о Синь? Когда Синь готовится убить человека, появляются Псы-Йет, которые мчатся в ночи…
– Что за Псы-Йет, Изонда?
– Безголовые псы. Это духи убитых детей. Они мчатся в ночи через лес и громко плачут.
– И ты в это веришь?
– Да. Ведь я носила желтый лотос…
– Желтый лотос?
– Желтый – цвет веры. Так считается…
– Где?
– В Иане, – прошептала она.
Мы помолчали немного, а затем я спросил:
– Изонда, ты что-нибудь знаешь о Боге?
– Бог – это Шаньги.
– Ты когда-нибудь слыхала о Христе?
– Нет, – тихо ответила она.
В верхушках деревьев снова зашуршал
