— Она для нас хорошее приобретение, правда? — сказал Локвуд.
— Холли? Хм… Да, наверное.
— Я думаю, у нее сильный характер. Не побоялась накинуться на эту старую каргу, Винтергартен. Вот так взяла и высказала ей все, что думает, — он откинул в сторону полу своего пальто и проверил пластиковые канистры висевшие на перевязи у него на груди. На рабочем поясе Локвуда поблескивали магниевые вспышки. — Я знаю, поначалу у тебя были сомнения относительно ее, Люси… Это продолжалось пару недель. А как ты сейчас относишься к Холли?
Я выдохнула через рот, уставилась в склоненную голову Локвуда. Ну, что ему сказать?
— У нас с ней все в порядке… — начала я. — Конечно, порой не без сучка и задоринки, но… Я полагаю, что когда-нибудь смогу понять, что…
Локвуд резко выпрямился.
— Отлично, — сказал он. — Смотри, а вот и Джордж показался.
Да, это был Джордж, наш толстяк как раз пересекал улицу.
Рубашка расстегнута, очки запотели, мешковатые штаны местами промокли от воды. На плече Джордж нес свой потрепанный рюкзак, а сзади, как хвост, за ним волочилась рапира. Он подошел к нам и остановился.
Я посмотрела на него и сказала.
— У тебя паутина в волосах.
— Издержки производства. Зато нарыл кое-что.
Джордж всегда умеет что-нибудь разыскать в архивах, это, пожалуй, его самая сильная сторона.
— Убийство? — спросила я.
В глазах Джорджа промелькнул огонек — яркий, веселый. Такой огонек всегда говорил нам о том, что усилия Джорджа в очередной раз увенчались блестящим успехом.
— Ага. Старая ведьма солгала, когда сказала, что в ее доме никогда не было преступлений или актов жестокости. Там было убийство, чистейшей воды убийство.
— Отлично, — сказал Локвуд. — Я взял ключ. Люси взяла твою сумку с припасами. А теперь уйдем подальше от этого жуткого ветра, и выслушаем твою историю во всех ее мрачных деталях, но более уютной обстановке.
Если о чем-то другом мисс Винтергартен легко могла солгать, то о своем доме она сказала правду. Ее дом действительно оказался роскошным, каждая комната, каждая деталь в нем говорила — нет, кричала! — о богатстве и высоком положении нашей клиентки. Дом был небольшим в ширину, но длинным, далеко уходившим в сад перпендикулярно площади. Потолки в комнатах были высокими, украшенными алебастровой лепниной, стены оклеены дорогими шелковыми обоями с рисунком в виде экзотических цветов и птиц. Окна закрывали тяжелые шторы, повсюду у стен стояли застекленные витрины с разными диковинами. В одной из комнат на первом этаже все стены были покрыты десятками небольших картин, эти полотна висели ровными рядами, как солдаты на параде. Осматривая дом, мы обнаружили великолепную библиотеку. Гостиные, спальни, ванные комнаты, коридоры — все выглядело просто шикарно. Исключением оказался только верхний, мансардный этаж, где стены были просто оштукатурены, а под скатами крыши приютилась дюжина маленьких комнаток для прислуги. Казалось, что здесь с дома содрали его роскошную шкуру, и обнажились голые кости, мышцы и сухожилия.
Больше всего в доме нас интересовала лестница, и, рассказывая о ней, старая карга Винтергартен тоже не солгала. Это была элегантная конструкция, темное сердце здания. Войдя в двери дома, вы сразу же натыкались на огромный овальный колодец, снизу доверху прорезавший все строение. Ступени лестницы примыкали к правой стороне овала, тесно прижимаясь к стене, и, плавно изгибаясь против часовой стрелки, вели на верхние этажи.
С левой стороны поднималась арка балюстрады, отделявшая лестничную площадку от холла. За балюстрадой начинался лестничный пролет, который вел в цокольный этаж. Стоя в холле — или на любой лестничной площадке — можно было рассмотреть изгиб ступеней, поднимавшихся винтом вдоль краев лестничного колодца до большого овального застекленного окна на крыше, сквозь которое было видно небо, а посмотрев вниз — увидеть шахматную доску черно-белых плиток, которыми был выложен пол цокольного этажа.
Всем нам было неприятно смотреть на плитки, с которых совсем недавно смыли кровь несчастного мальчика из Ночной стражи, разбившегося насмерть при падении на этот пол.
Естественный свет проникал на лестницу только через овальное окно на крыше мансарды. От этого возникало ощущение замкнутого пространства, молчаливого, погруженного в прошлое, и не имеющее связи с внешним миром. Хотя был еще не вечер, на стенах в подвешенных через равные промежутки, украшенных цветочными рисунками плафонах горели электрические лампы. Свет, который они излучали, казался холодным и тусклым.
Первое, что мы сделали, пока еще было относительно светло — осмотрели дом. Молча обошли все его уголки, слыша эхо своих шагов, отдававшееся от покрытых лаком половиц. Поочередно пытались что-нибудь увидеть или услышать с помощью нашего Дара, измеряли температуру воздуха. Конечно, для того чтобы заметить что-нибудь особенное было еще рано, но лучше проверить все заранее.
Закончив осмотр дома, мы все свое внимание сосредоточили на лестнице.
Начали изучать ее, начиная от цокольного этажа, от входа на кухню, и отсюда медленно двинулись вверх. С самого начала нам стало ясно, что на ступенях и лестничных площадках ближе к перилам холоднее, чем остальных местах дома. Температура здесь оказалась стабильно ниже, хотя и ненамного, всего на один-два градуса. Это пока что было все, что нам удалось обнаружить. Я внимательно прислушивалась, но не улавливала ничего зловещего, если не считать, конечно, громкого бурчания в животе у Джорджа.
У последнего поворота лестницы, там, где она переходила с уровня третьего этажа на уровень мансарды с ее бледным глазом овального окна, Локвуд наклонился к плинтусу, провел пальцем, затем приложил его к своему языку.
— Соль, — сказал он. — Здесь прибирались, но в щели плинтуса остались следы соли, которую здесь сыпали.
— Та девочка из Ночной стражи? — сказал Джордж, делая в блокноте заметки огрызок толстого карандаша. Еще один такой же огрызок — запасной — торчал у него за ухом. — Последняя попытка защититься?
— Следовательно, именно здесь ее и нашли…
Да, ее нашли здесь, скорчившуюся, потерявшую дар речи, сошедшую с ума… Я посмотрела на ровную штукатурку, которая еще больше подчеркивала пустоту окружающего пространства, в котором произошло нечто ужасное. Никаких других следов, кроме соли, мы не обнаружили. И это, возможно, было хуже всего.
Прошел час; небо в мансардном окне потемнело. Последние бледные лучи дневного света уступали место теням. Изгиб лестничного пролета потемнел, стал тускло-серым. Мы вернулись вниз.
