– Как самочувствие? – спросил он меня бодро.
– Самочувствие нормальное, – ответил я.
– А я за тобой, – сказал Белобрысый. – На следующую неделю назначена комиссия. Так что тебя надо перевезти. Собирайся.
Я подготовился к этому заранее. Аккуратно собрал все исписанные газетные поля, свернул их в еще более тонкие трубочки и спрятал в ботинки. Вдруг найдут? Вот и все.
В последнее время, лежа на койке, я перебрал множество способов спасения и пришел к выводу, что вырваться невозможно. Белобрысый вывезет меня в лес, убьет и похоронит в каком-нибудь овражке, чтобы не нашли. Я для себя решил, что сделаю следующее – попытаюсь убежать и прыгнуть в реку, такие твари, насколько я помню, боятся проточной воды. Правда, вряд ли я успею. Но хотя бы попробую. Все-таки это шанс.
– Собирайся, – повторил Белобрысый.
Был еще один шанс. Можно было попытаться отломать ножку у стула, заточить ее и выцарапать на ней маленькие закорючки. Но стул был железным, и отломать ножку я не мог. Дальше. У меня не было тонкого острого предмета, типа булавки, чем бы я мог выцарапать эти закорючки на ножке. И еще была проблема. Сколько я ни пытался, но я не мог воспроизвести эти самые закорючки в памяти. Так что вот.
– Тебя будут изучать лучшие психиатры нашей страны, – врал Белобрысый, пока мы шли по коридору. – Специально человек прилетел из Москвы...
Я глядел по сторонам. Ничего особенного. Коридор как коридор. Стены, силовые кабели. Лампы под потолком. Двери. Комнаты – я насчитал их девять. Все пустые.
Белобрысый шагал за моей спиной бесшумно, как кошка. Кошка. Ненавижу кошек.
В конце коридора были лестница и грузовой лифт. Белобрысый втолкнул меня в лифт, и мы стали подниматься.
Наверху нас ждал «уазик», довольно древний с виду, в таких перевозят заключенных. Рядом стоял пожилой охранник с автоматом на пузе.
Он посмотрел на меня, так все нормальные люди смотрят на убийц и психопатов.
– Если хочешь, можешь с ним сфотографироваться, – пошутил Белобрысый.
Охранник отвернулся.
– Этот... человек. – Я кивнул на Белобрысого. – Он хочет меня убить. Сделайте что-нибудь.
– Юморист, – усмехнулся Белобрысый. – Все время шутит.
– Позвать Коновалова? – спросил охранник. – Для сопровождения?
– Нет, не надо. С мальчишкой справлюсь как-нибудь сам. На обратном пути заеду, куплю бутербродов...
– Мне с рыбой, – напомнил охранник.
– Как всегда.
И Белобрысый открыл заднюю дверь в «уазике» и впихнул меня внутрь, в мою очередную камеру. Правда, здесь было гораздо теснее и не было телевизора. Я устроился на маленьком откидном сиденье. В окошко было видно, как охранник меня разглядывает.
– Это не человек, – сказал я ему. – Помните об этом. Когда-нибудь он вас убьет.
Охранник отвернулся. Белобрысый завел мотор и вывел автомобиль со двора.
Я смотрел в окошко. Здание, в котором я провел последнее время, не было мне знакомо. Серый бетонный куб, крашенный в зеленый цвет. В нашем городе я такого никогда не видел.
Белобрысый долго блуждал по индустриальным пригородам, потом вывел машину на дорогу и направился к западу, я определил направление по солнцу.
Мы ехали долго, я сидел, скрючившись, на скамейке и пытался на всякий случай запомнить дорогу. Но по сторонам дороги тянулся однообразный лес. То и дело мы обгоняли длинные лесовозы с хлыстами бревен, самосвалы, груженные щебнем, грузовики с сеном. Потом машины вдруг кончились. И асфальт кончился, машина протряслась по ухабам и свернула с дороги.
Я представлял себе этот момент много раз, каждый день представлял, утром, днем и вечером. И теперь я уже не боялся.
Машина остановилась. Белобрысый заглушил мотор и вышел из «уазика». Я приготовился. Белобрысый обошел вокруг автомобиля и стал открывать дверь.
Я уперся в скамейку и пнул дверь изнутри.
Я попал. Дверь врезалась во что-то твердо-мягкое.
– Браво, – сказал Белобрысый.
Он открыл дверь, просунул в камерку руку и выволок меня наружу.
– Ты упорно борешься за жизнь, это мне нравится. – Белобрысый защелкнул на моем запястье наручник, по щеке у него ползла вязкая черная капля.
Он прицепил меня к ручке дверцы автомобиля. Затем достал желтый пакет, развернул его, оказалось, что это дождевик.
– Это чтобы не запачкаться, – пояснил он. – Всяко бывает.
Я и так понял.
Белобрысый снял куртку с карманами и застежками, бережно пристроил ее на плечики, а плечики на зеркало заднего вида. Натянул дождевик.
– Так лучше. – Он погляделся в зеркало. – Не люблю, когда неаккуратно...
Вдруг мне захотелось узнать, я спросил:
– Слушайте, а что эта ваша тварь... Римма, что она такая молчаливая-то была?
– Молодая просто. К тому же все разные. Одни веселые, другие молчаливые. Я был очень расстроен, когда вы со своим псом убили ее. Твой приемный отец, у меня на него были серьезные планы... Ты все разрушил. Теперь придется начинать все заново.
Белобрысый натянул резиновые перчатки.
– Тот, кто убивает, сам должен быть готов к смерти, – изрек Белобрысый. – Готовься...
Я дернулся. Ручка держала крепко.
Белобрысый рассмеялся. И стал меня обнюхивать.
– Дрянь! – заорал я. – Не подходи!
Белобрысый нюхал, и лицо его постепенно изменялось, сдвигалось, переделываясь в морду, на которой ясно читался знак. У Белобрысого это было даже хуже, чем у Риммы, его морда менялась быстрее, зубы выдвигались вперед, черная слюна пузырилась на губах.
И вонь. От Белобрысого воняло мертвечиной. Он шагнул ко мне.
Я не мог смотреть на него и стал глядеть в небо.
Белобрысый булькал у меня над ухом. Я рванулся еще. Наручник не отпускал. Бакс, где ты?
Я орал, орал и не мог остановиться.
Белобрысый прорычал что-то, совсем уже неразборчивое, непонятное. Он взялся за цепочку наручников, дернул и с мясом вырвал ручку из двери. Затем поволок меня в глубь леса. Я упирался, упирался, но бесполезно, с таким же успехом я мог сопротивляться танку, Белобрысый даже не замечал этого моего сопротивления, от сопротивления становилось даже хуже – наручник рвал руку.
Пока мы шагали, Белобрысый все больше сутулился, из спины выпирали острые лопатки, он становился похож на зубастую лягушку, как тогда Римма. Он что-то бормотал и рыкал, дергая за наручник, распускал вокруг себя зловоние.
Лес становился все глуше, стояла жуткая тишина. Грибы, очень много почему-то грибов, хороших, не мухоморов. Норы какие-то, наверное, лисьи. Отличное место.
Вдруг лес пошел книзу, деревья стали тоньше, мох из синего перекрасился в зеленый, Белобрысый выволок меня к болоту. Нежная зеленая травка, а между нею такие неглубокие с виду лужицы, водомерки по ним бегают. Топь. Трясина. Кочки. Теперь понятно. Трясина – это то, что ему нужно. Никаких следов.
