Слишком много пуль свистело поблизости, и непозволительно много уже настигли Тревора… нужно было уходить.
Еще один выстрел оцарапал металл, когда Лоусон с мучительным стоном заставил себя перекатиться по крыше и свалиться в снег, чудом не переломав ребра от падения с большой высоты, а лишь заработав пару сильных ушибов.
Вставай! Вставай немедленно!
Он вложил всю силу в то, чтобы вновь развить огромную скорость, бросился в вагон, запер за собой дверь и, как раненый зверь, упал в укрытие между сидениями, где из его груди вновь вырвался сдавленный болезненный стон, а тем временем чернильно-черный ихор вытекал наружу, источая запах адской серы…
— Боже, что с ним?
— Он ранен?
— Он же не умрет?.. Он ведь… один из них…
— Отойдите! — голос Энн прорвался сквозь отрывистые возгласы перепуганных пассажиров. Лоусон почуял ее приближение сквозь плотно закрытые в борьбе с болью глаза. Девушка опустилась на колени рядом с ним, в ее дыхании слышалось волнение. — Тревор? Тревор, ты меня слышишь? Можешь определить, насколько все плохо? Я могу тебе помочь?
О, она могла помочь. Пульсация крови по ее венам пробуждала непреодолимую жажду, Лоусон даже не сразу понял, что глаза его открылись, и уже несколько мгновений он вглядывается в вену на шее Энн. Осознав это, он вновь резко выдохнул и отвернулся в попытке совладать с собой. Девушка вздрогнула, пытаясь понять, что предпринять.
— В порядке… — прошептал он, переведя дух. — Все в порядке. Не так серьезно, как… может показаться.
Лоусон натянуто улыбнулся, однако лицо Энн осталось серьезным. Она вновь сосредоточилась на противниках. Обстрел временно прекратился, и пока что за окнами слышалось только завывание ветра.
— Скольких тебе удалось убить?
— Парочку, — усмехнулся Лоусон, вновь сморщившись от боли и приложив левую руку к особенно болезненной ране на боку. От застывшего ихора рубашка на месте ран покрылась черной твердой коркой. — Проклятье…
— Я могу что-нибудь сделать? — поморщилась Энн.
— Нет, — боль была мучительной, но, к счастью, уже отступала. Лоусон знал, что раны от выстрелов на нем — даже с учетом того, что он давно не пил человеческую кровь, ускоряющую исцеление — затянутся за несколько часов. Однако движения будут замедлены, пока все ткани не зарастут. Похоже, именно за этим в него и стреляли. Они не хотели убивать Лоусона — попросту не могли сделать этого обычными свинцовыми пулями, но могли лишить его быстроты и ловкости, выведя из боеспособного состояния.
Тревор прислушался к себе: рана на боку медленно начинала исцеляться. А вот с правой рукой дела обстояли хуже — при любом движении она отзывалась резкой болью, природу которой он прекрасно знал.
— Я не смогу какое-то время работать правой рукой, пуля сломала плечевую кость…
— Черт, — Энн поджала губы. — Ты сильно рисковал…
— Такая работа.
Девушка нахмурилась, хотя на миг легкая улыбка показалась в уголках ее губ.
— Больше тебя не ранили, надеюсь?
Лоусон осторожно коснулся саднящего росчерка на затылке и улыбнулся.
— Повезло. Честно говоря, не хотел бы узнавать, каково сломать шею.
На несколько долгих секунд Энн напряженно замолчала.
— Тревор, — вдруг почти шепотом произнесла она, и хоть лицо ее походило на непроницаемую маску, в глазах стоял испуг перед грядущим. Лоусон знал: она испытала тот же самый страх, что настиг его самого на крыше вагона. — Что нам делать?
— Мы не сдадимся, — тут же ответил он, понимая суть ее вопроса.
— Эти твари заманили нас в ловушку! — резко выкрикнул Гантт, выйдя вперед на несколько шагов. Голос его звучал так, что паника, наконец, взяла над ним верх. — Лоусон! Будь ты проклят, это твое сражение, не наше! Слушайте… слушайте все… мы разве заслужили быть убитыми вот так? Что мы такого сделали, чтобы попасть в этот Ад?
— Успокойтесь, мистер Гантт, — настоятельно произнес Рустер.
— Успокоиться? Ты, что, хочешь умереть?
— Нет… и никто из нас не хочет.
— Это его война, Рустер! Мы не должны принимать никакого проклятого участия в ней!
— А вот в этом… вы ошибаетесь, сэр.
Голос, произнесший эти семь слов, удивил Лоусона, потому что принадлежал Илаю Эстерли. Проповедник все еще оставался рядом с раненой девушкой, находящейся в полубессознательном состоянии. Эстерли старался быть рядом и успокаивать ее, ожидая, что она вот-вот может окончательно очнуться. Снег, летящий из разбитых окон, припорошил голову и брови мужчины, и его сероватая кожа вкупе с тонкими чертами лица сейчас делала его более похожим на вампира, чем на человека.
— Повтори-ка! — закричал Гантт.
— Вы ошибаетесь, — спокойно повторил Эстерли. — Это и наша война тоже.
— Черта с два! — пронзительно взвизгнул Ребинокс. — Я ничего этим тварям не сделал!
— Тебе и не надо было, — отозвался проповедник, положив руку на лоб раненой девушки. Глаза ее открылись, и она прошептала, что замерзла. Он постарался сильнее подоткнуть одеяло, но это все, чем можно было ей помочь. — Похоже, что, кем бы мистер Лоусон ни был, он далеко не самый худший из них. Садясь на этот поезд, я даже не предполагал, что эти существа… настоящие… и что я буду чувствовать, глядя на одно из них, что должен помочь ему выжить всеми возможными способами. Должен сделать все, что в моих силах, а не просто взывать к Господу Богу и молить его уничтожить мистера Лоусона и все его племя.
— Подумай еще раз, проповедник! — фыркнул Преско. — Твой Бог тебя не слышит!
— Господь всегда слышит, но Он не помогает тем, кто ничего не делает. Ему нужно, чтобы человеческая рука сама поднялась во имя правого дела. Чтобы эта рука взяла в руки оружие или все, что только может, и боролась. В нашем случае оружие — это мистер Лоусон, и мы должны помочь ему действовать.
Раненая застонала, и Эстерли улыбнулся ей самой мягкой из возможных улыбок.
— Тшшшш, — тихо прошептал он. — Просто отдыхайте… закрывайте глаза… отдыхайте…
— Ты спятил, святоша! Мы не можем с ними сражаться! Нам их не победить! К черту, я не собираюсь оставаться и ждать смерти! Я ухожу! — Преско встал, его окровавленная правая рука зажимала рану на ключице. Лицо было бледным, но полным решимости. — Кто-нибудь пойдет со мной? Джонни, давай мы с тобой…
Пуля, прилетевшая с правой стороны поезда, из леса, оторвала кусок челюсти Преско. Не успел он повернуться в сторону стрелявшего с выражением удивления и непонимания, пока боль не настигла его, как еще одна пуля — на этот раз слева — врезалась ему в грудь, а затем третья прошила ему мозг насквозь.
