Наталья Иртенина - Застенок

– Просто так на свете, молодой человек, ничего не бывает. Всему есть рациоанальное объяснение. Ибо природа мира мудра.

– А в вашей уличной жизни тоже есть мудрость? – невежливо отбрыкнулся Роман.

– А как же. Беспременно. Ведь чем я прежде занимался? Перед незрелым юношеством идеальную сущность бытия разворачивал во всей ее красе. Ну а теперь самолично сподобился идеальной сущностью стать.

– Бомжом? – Роман раскрыл рот от удивления.

– Вольным человеком, – осадил его доцент. – Человек – это звучит гордо. Только не всяк человек гордо звучит. Есть высший тип – вот он, и только он звучит гордо.

– Какой тип? – спросил Роман, вспомнив неожиданно давешнего мародера с помойки.

– Вольный философ, разумеется.

– А-а! Как Диоген, который в бочке?

– Именно. Я гол, как сокол, нищ, как Иов, но ни о чем не жалею. Я горжусь своим статусом. И слава богу, что меня поперли с кафедры – не то до сих пор бы с тупостью лоботрясов сражался и домогательства юных проституток сносил.

Роман успел прикусить язык – чуть не сорвались слова о домогательствах самого доцента. Особенно тех, что стали началом его славной бомжевой карьеры. Пытаясь соблазнить дочку большого городского босса, Анубис и не подозревал, что тем самым губит собственную репутацию. Из университета его выгнали не столько из-за скандала, устроенного родителем девицы, сколько из-за того, что порушился устоявшийся экзотический образ голубого некрофила – доцент на поверку оказался банальным старым козлом. Этого начальство не смогло ему простить.

– Вот так вот, юноша. Как говорится, разумного судьба ведет, неразумного тащит. Милостей от природы ждать не надо, самому… кхэ… нужно их… кха… ковать… кхэ… экхэкха…

Фраза потонула в новом приступе душераздирающего кашля. Роман из вежливости и предосторожности отворотил голову в сторону.

– Вам, юноша, не мешало бы ознакомиться, хотя бы приблизительно, с учением стоиков, – продолжил Анубис через несколько минут. – Уж они-то отобьют вам всякую охоту буянить по ночам. Не противьтесь воле богов и сами станете как бог.

«Третий», – подумал Роман. В третий уже раз ему предлагают стать как бог. Что за мания у людей? И еще один раз его хотела сделать богом самозванная мандала. Тоже, кстати, в КПЗ. Правда, тогда все обернулось глумлением над ним незримого тюремного духа. А на этот раз?…

– Вот посмотрите на меня. Знаю, что темно, не видно, и все же, приглядитесь.

Роман послушно пригляделся к силуэту напротив.

– Ничего не замечаете?

– А что я должен заметить?

– Значит, не видите, – с сожалеющим вздохом сказал Анубис. – Не созрели вы еще для этого, юноша. Учиться вам надо. Постигать простые истины. Глядеть в корень. А ведь я, молодой человек, и есть бог. Свободный и всемогущий.

– А-а… вы-ы… – Роман растерялся от столь смелого заявления. – В самом деле?

– Конечно, в самом деле, – немного раздраженно ответил бог Анубис. – А то, что в тюрьме сижу, так это сущая ерунда. Я и в четырех стенах буду богом, а неразумная тварь, мнящая себя свободной, так и останется всего лишь неразумной тварью, хоть ты ее в космос запусти.

«Ой что философия с людьми делает!» – в легкой панике подумал Роман. На этот раз тюремный дух, очевидно, вволю поглумился над доцентом.

– И вам, юноша, советую избрать целью жизни свободу. Истинную, конечно, а не мнимую.

– Ну и где ее, по-вашему, искать? – спросил Роман.

– Так это элементарно, – оживился доцент, потерев ладонями друг о дружку. Сухой треск прозвучал как шелестение страниц конспекта. – Я вас научу. Значит, так. Что такое истинная свобода? А это, молодой человек, есть свобода отречения от всего.

– Совсем от всего? – не поверил Роман.

– Абсолютно. Иначе ничего не получится. Нужно лишь уяснить одну вещь. Что все вокруг – ничто и пустота. Ничего нет, только ваши иллюзии. И это ничто не стоит никаких усилий. Отрекитесь от суеты и перестаньте биться черепом о то, что невозможно пробить. Вот тюрьма, к примеру. И вы хотите из нее выйти. Зачем? Что вас там ждет, на так называемой свободе? Точно такая же тюрьма, но размером побольше. И шесть миллиардов ваших тюремщиков. А вы плюньте на нее. Слюной, как говорится. Главное, запомните, не биться башкой о стены кутузки. Это вредно для здоровья. И поменьше задавайте вопросов. Вопросы – тоже суета. – Доцент Анубис зевнул, громко, с подвывом и лязгом зубов. – Вообще вы меня утомили, юноша. Прыткости в вас слишком много, а это тоже вредно для здоровья. Вздремну-ка я пару часиков. Приятных сновидений, юноша.

Темный силуэт, кряхтя, растянулся на нарах. Через пять минут тьма огласилась похрапыванием.

«Прытким меня еще никто не называл», – изумлялся Роман, пристраивая голову к стене. Лечь он не решался – отпугивала мысль о полчищах неприличных тварей, набежавших, конечно, с соседней койки.

Он долго сидел с закрытыми глазами, вяло перебирая мысли в голове. Мысли принялись вольно рифмоваться. Через полчаса «Гимн судьбе» был готов.

Или:

Затвердив строчки, Роман соскочил с нар и подошел вплотную к стене камеры. Удивительная мысль пришла ему в голову. Должно быть, Анубис и не подозревает, что его свобода отречения… вполне возможно… явление не такое уж редкое, как сему богу представляется. Ни сном, ни духом не ведает, что так отрекаются не любя. Боясь и ненавидя. А может, все-таки ведает? Отчего он псиной воняет, откуда этот смрадный страх, смертельный, непобедимый, неистребимый? Ненависть страха к миру, ко всему на свете. Когда живешь не в мире, а в трупе мира, созданном собственным страхом. И вокруг видишь одни лишь трупы. Роман подумал, что и сам он… скорее всего… такой же отреченец… и от него тоже должно вонять. Страхом, склепом, адом.