Вдруг Орнаева ахнула, и, несмотря на ливень, решительно перевесилась за перила, заглядывая на лабораторию профессора и вышку над ней. Ей пришла мысль: не седьмая ли это, роковая гроза?.. Не профессор ли там, увлекаясь своими опытами и калиостровской магией, наделал какой-нибудь беды, зажег что-нибудь?.. Нет, слава Богу! Там все темно… Он, вероятно, тоже заснул крепко, утомленный…
«Проспит свою седьмую грозу, и магического огня не добудет!» — подумала, невольно улыбаясь над завтрашней досадой своего родственника, Орнаева.
В эту секунду послышался какой-то продолжительный треск, багровый свет вспыхнул ярче, а за ним, снизу, дом ярко осветился и огненная заря легла на цветник и ближайшие деревья.
«Пожар! — мелькнуло ей страшное соображение. — Загорелось в гостиной, — красный свет от обоев, от занавесей, пока они не загорелись».
— Майя! Дитя мое!.. Вставайте! — закричала она, пробегая мимо сладко спавшей девушки. — Скорей! Скорей, ради Господа Бога! Внизу, в гостиной и столовой, кажется, горит!..
Майя вскочила, протирая глаза, ничего еще не соображая.
— Скорей одевайтесь, Майя! Накиньте что-нибудь… Внизу пожар! — еще раз крикнула ей Софья Павловна и бросилась к дверям следующей, маленькой комнатки, откуда была дверь на лестницу.
Но едва она ее открыла, клубы дыма, пополам с пламенными языками, ворвались снизу. Коридор был полон огня и смрада.
Отчаянный, продолжительный крик обеих женщин окончательно перебудил всех спавших в доме. Внизу, впрочем, и без того уже просыпались от трескотни, дыма и жару. Из нижних комнат ходы были свободны; горели только смежные с помещением хозяина дома приемные, да та сторона коридора, откуда шла единственная лестница в покои Майи. По ней пройти нельзя было уже задолго до того, как вверху, в дверях, показалась Орнаева.
Едва успела она захлопнуть двери, что-то там внизу затрещало и с грохотом повалилось. В то же время отчаянные крики и шум поднялись по всему дому, во дворе раздался звон в колокол, беготня, чьи-то громкие, повелительные распоряжения.
Майя, поняв, наконец, в чем дело, бросилась было на лестницу с отчаянным воплем: «Ариан! Отец!» — но Орнаева ее перехватила и захлопнула перед ней и вторую дверь в ее комнату.
— Туда нельзя! Разве не видите вы?.. Лестница горит!.. Нам одно спасение — балкон! — кричала она, схватив за руку девушку, лишившуюся всякого соображения. — Поймите же, не медлите! Скорее туда, на балкон… Боже мой!
Но тут только она заметила, что Майя совсем раздета. Она сорвала с вешалки какой-то пеньюар, схватила одеяло с постели, и, закутав вырывавшуюся из рук ее Майю, напрасно тянула ее к выходу.
Наконец Орнаева поняла, что напрасно с ней теряет время, что надо действовать не убеждениями, а силой. С удивительным присутствием духа и быстротой она бросилась к дверям, заперла их, и выхватив ключ, подбежала к балкону.
Цветник был полон народа. Никого не узнавая, она отчаянно стала звать на помощь.
— Сюда! Сюда!.. Несите нам лестницу!..
Тут она увидела графа и Бухарова, метавшихся внизу; люди со двора уже тащили лестницы.
— Сюда! Скорее, Ариан!.. Спасите Майю!.. Скорее!.. Ей дурно… Я не могу одна…
И точно. Майя в эту минуту схватилась за голову и без чувств упала на пол. Черный дым и огненные струйки врывались в замочную скважину, ползли в щели из-под дверей. Еще минута, и упавшее с Майи одеяло задымилось и вспыхнуло… Она лежала в обмороке на полу, в двух шагах от огня.
Вне себя, Орнаева бросилась к ней.
Поднять ее, дотащить только до балкона, и она спасена. Но бедная женщина чувствовала, что у нее подкашиваются ноги, кружится голова, что она сама обессилела и готова упасть.
— О, Боже мой!.. О, Господи! Дай мне сил!.. Помоги мне ее спасти! — страстно вскричала она, забывая о себе самой.
В эту секунду в средине комнаты, между балконом и ими, раздался треск и пол вспыхнул синим пламенем. Но Софья Павловна смотрела не на огонь, а на внезапно восставшего пред ними человека в белой одежде.
Величественный, спокойный, печально улыбающийся ей, он простер руку свою над безжизненным телом девушки, и вдруг оно стало легко, как тело малого ребенка, на руках Софьи Павловны. Без усилия донесла она Майю до балкона, а сама смотрела, не спуская глаз с белого человека.
Он стоял у самого огня, не обращая на него внимания, глядя на нее глубоким, ласковым взглядом.
В эту минуту над перилами балкона показалась голова графа Кармы. Миг, и он перепрыгнул на балкон и, на пороге пылавшей комнаты, принял свою невесту.
— Вот она! Берите ее! Невредима — благодаря Белому брату! — прошептала Орнаева, с рук на руки передавая бесчувственную Майю.
Но Ариан не расслышал ее слов.
Он схватил в объятия девушку, перешагнул через перила со своей дорогой ношей и закричал ей:
— Сейчас! Я сейчас помогу вам сойти!
Но когда граф передал свою невесту на руки Бухарову, стоявшему на полпути к земле, и поспешно взбежал снова вверх, он не успел подать руки Софье Павловне, — она лишь мелькнула перед ним на пороге комнаты, падая внутрь ее, вся охваченная пламенем, и исчезла в дыме и грохоте провалившегося пола.
Через несколько часов, когда не столько усилия людские, как дождь, не перестававший идти до утра, прекратил пожар, обугленное тело Орнаевой было найдено среди дымившихся головней гостиной, откуда и занялся огонь по неизвестной и совершенно непонятной причине. Она и сам хозяин дома оказались единственными жертвами этой ужасной катастрофы.
Но профессор Ринарди погиб не от огня. Смерть его тоже оказалась фактом загадочным.
Остывшее тело его было найдено на другой день в некотором расстоянии от дома, в чаще парка. Фонарь, оброненный им по направлению к павильону, и отворенная дверь его указывали, что профессор зачем-то ходил туда ночью. Предполагать надо было, что он, занимаясь чем-то в хижине во время грозы, неожиданно заметил в стороне дома огонь, побежал к нему, но, увидав пожар, был сражен на месте. Вскрытие тела подтвердило эти предположения: профессор скончался мгновенно, от разрыва сердца.
Дом сгорел не совсем: только пустые ночью приемные комнаты и над ними все помещение Майи. Этим обстоятельством и объяснилось, что ни одна душа, кроме хозяина дома и его так несчастно погибшей родственницы, ничем не поплатилась, кроме разве испуга. Майя Ринарди не потерпела от огня ни единым ожогом; зато впоследствии едва не поплатилась жизнью или рассудком, — оба эти бедствия ей одинаково грозили во время ее продолжительной болезни. Тем не менее многие доктора нашли, что нервная горячка явилась благодетельным исходом и спасла ее от сумасшествия.
