Угодил-таки в капкан. Все, казалось бы, предусмотрел – и на тебе, влип, как мальчишка.
– Это произойдет, если я не скажу своему человеку, чтобы он забыл о предыдущем звонке.
– Мне достаточно сообщить, где Марсия, – подсказал я. – Не могу, Кресснер. Не знаю. Мы с ней нарочно так договорились.
– Мои люди выследили ее.
– Не думаю. Мы от них оторвались в аэропорту.
Кресснер вздохнул и отправил дотлевающую сигарету в хромированную пепельницу с вращающейся крышкой. Все отработано. Об окурке и о Стэне Норрисе позаботились в равной степени.
– Вообще-то вы правы, – сказал он. – Старый трюк – зашел в туалет, и тебя нет. Мои люди были вне себя: попасться на такой крючок. Наверно, из-за его примитивности они даже не приняли его в расчет.
Я промолчал. После того как Марсия улизнула в аэропорту от агентов Кресснера, она вернулась рейсовым автобусом обратно в город, с тем чтобы потом добраться до автовокзала. Так мы решили. При ней было двести долларов – все мои сбережения. За двести долларов туристский автобус доставит тебя в любую точку страны.
– Вы всегда такой неразговорчивый? – спросил Кресснер с неподдельным интересом.
– Марсия посоветовала.
Голос его стал жестче.
– Значит, попав в лапы полиции, будете держаться до последнего. А когда в следующий раз наведаетесь к моей жене, вы застанете тихую старушку в кресле-качалке. Об этом вы не подумали? Насколько я понимаю, за шесть унций героина вы можете схлопотать сорок лет.
– Этим вы Марсию не вернете.
Он усмехнулся.
– Положеньице, да? С вашего позволения я обрисую ситуацию. Вы и моя жена полюбили друг друга. У вас начался роман… если можно назвать романом эпизодические ночные свидания в дешевых мотелях. Короче, я потерял жену. Зато заполучил вас. Ну а вы, что называется, угодили в тиски. Я верно изложил суть дела?
– Теперь я понимаю, почему она от вас устала, – сказал я.
К моему удивлению, он расхохотался, даже голова запрокинулась.
– А знаете, вы мне нравитесь. Вы простоваты, мистер Норрис, и замашки у вас бродяги, но, чувствуется, у вас есть сердце. Так утверждала Марсия. Я, честно говоря, сомневался. Она не очень-то разбирается в людях. Но в вас есть какая-то… искра. Почему я и затеял все это. Марсия, надо полагать, успела рассказать вам, что я люблю заключать пари.
– Да.
Я вдруг понял, чем меня смутила раздвижная дверь в стеклянной стене. Вряд ли кому-нибудь могло прийти в голову устроить чаепитие среди зимы на балконе сорок третьего этажа. Вот и шезлонг стоит в комнате. А ветрозащитный экран почему-то сняли. Почему, спрашивается?
– Я не питаю к жене особых чувств, – произнес Кресснер, аккуратно вставляя в мундштук новую сигарету. – Это ни для кого не секрет. И вам она наверняка сказала. Да и при вашем… опыте вам наверняка известно, что от хорошей жизни замужние женщины не прыгают в стог сена к заурядному профи по мановению ракетки. Но Марсия, эта бледная немочь, эта кривляка, эта ханжа и зануда, эта размазня, эта…
– Достаточно, – прервал я его.
Он изобразил на лице улыбку.
– Прошу прощения. Все время забываю, что мы говорим о вашей возлюбленной. Кстати, уже 8.16. Нервничаете?
Я пожал плечами.
– Держимся до конца, ну-ну, – сказал он и закурил новую сигарету. – Вас, вероятно, удивляет, что при всей моей нелюбви к Марсии я почему-то не хочу отпустить ее на…
– Нет, не удивляет.
На его лицо набежала тень.
– Не удивляет, потому что вы махровый эгоист, собственник и сукин сын. Только у вас не отнимают ничего вашего. Даже если это вам больше не нужно.
Он побагровел, потом вдруг расхохотался.
– Один – ноль в вашу пользу, мистер Норрис. Лихо это вы.
Я снова пожал плечами.
– Хочу предложить вам пари, – посерьезнел он. – Выиграете – получите деньги, женщину и свободу. Ну а проиграете – распрощаетесь с жизнью.
Я взглянул на настенные часы. Это получилось непроизвольно. Часы показывали 8.19.
– Согласен, – сказал я. А что мне оставалось? По крайней мере выиграю несколько минут. Вдруг придумаю, как выбраться отсюда – с деньгами или без.
Кресснер снял трубку телефона и набрал номер.
– Тони? Этап второй. Да.
Он положил трубку на рычаг.
– Этап второй – это как понимать? – спросил я.
– Через пятнадцать минут я позвоню Тони, он заберет… некий сомнительный груз из багажника вашей машины и подгонит машину к подъезду. Если я не перезвоню, он свяжется с полицией.
– Страхуетесь?
– Войдите в мое положение, мистер Норрис. На ковре лежит двадцать тысяч долларов. В этом городе убивают и за двадцать центов.
– В чем заключается спор?
Лицо Кресснера исказила страдальческая гримаса.
– Пари, мистер Норрис, пари. Спорит всякая шушера. Джентльмены заключают пари.
– Как вам будет угодно.
– Отлично. Вы, я заметил, посматривали на мой балкон.
– Нет ветрозащитного экрана.
– Верно. Я велел его снять сегодня утром. Итак, мое предложение: вы проходите по карнизу, огибающему это здание на уровне нашего этажа. В случае успеха срываете банк.
– Вы сумасшедший.
– Отчего же? За десять лет, что я живу здесь, я предлагал это пари шести разным людям. Трое из них, как и вы, были профессиональными спортсменами – популярный защитник, который больше прославился блестящими выступлениями в телерекламе, чем своей бледной игрой, бейсболист, а также довольно известный жокей с баснословными заработками и не менее баснословными алиментами. Остальные трое – попроще. Разные профессии, но два общих момента – денежные затруднения и неплохие физические данные. – Он в задумчивости затянулся и, выпустив дым, продолжал: – Пять раз мое предложение с ходу отвергали. И лишь однажды приняли. Условия – двадцать тысяч против шести месяцев тюрьмы. Я выиграл. Тот человек глянул вниз с моего балкона и чуть не потерял сознание. – На губах Кресснера появилась брезгливая улыбка. – Внизу, – сказал он, – все кажется таким крошечным. Это его сломало.
– Почему вы считаете, что…
Он остановил меня жестом, выражавшим досаду.
– Давайте без этой тягомотины, мистер Норрис. Вы согласитесь, потому что у вас нет выбора. На одной чаше – сорок лет в Сан-Квентине, на другой – свобода. И в качестве легкой приправы – деньги и моя жена. Я человек щедрый.
– Где гарантия, что вы не устроите мне ловушку? Что я пройду по карнизу, а вы тем временем не позвоните Тони?
Он вздохнул:
– У вас мания преследования, мистер Норрис. Я не люблю свою жену. Моя многосложная натура страдает от ее присутствия. Двадцать тысяч долларов для меня не деньги. Я каждую неделю отстегиваю в четыре раза больше своим людям в полиции. А что касается пари… – Глаза у него заблестели. – На такое дело никаких денег не жалко.
