Элизабет высвободилась и направилась к двери.
– Лиз, выслушай, прошу тебя. Я не знаю, как он это делает. Он и сам, возможно, не знает. Я допускаю, что он не желает причинить тебе зла, но уже причинил. Пользуясь тем, что ему известно каждое твое сокровенное желание, он заставил тебя полюбить его. Но это не любовь. Это насилие.
Элизабет хлопнула дверью и побежала вниз по лестнице.
Она успела на последний городской автобус. Валил густой снег, и автобус продирался сквозь заносы, как хромоногий жук. Элизабет сидела сзади, погруженная в свои мысли. Кроме нее, в салоне было еще шесть или семь пассажиров.
Он попал в самую точку с ментоловыми сигаретами. И с тем, что ее мать все домашние зовут Диди. Первоклашка, который заглядывается на хорошенькую девчурку, а той и невдомек, что…
Я знаю, чего ты хочешь.
Нет, нет, нет. Я люблю его!
Любит? А может, ей просто доставляет удовольствие находиться в компании того, кто всегда заказывает в ресторане блюда по ее вкусу, и никогда не ошибается в кинотеатре с выбором фильма, и вообще делает только то, что нравится ей? Не превратился ли он для нее давно в своего рода зеркало, которое показывает ей лишь то, что она хочет увидеть? Он замечательно угадывает с подарками. Когда вдруг похолодало и она начала мечтать о фене, кто ей его подарил? Эд Хамнер, кто же. Заглянул случайно к «Дэйзу» – и вот пожалуйста. Она, само собой, пришла в восторг.
Но это не любовь. Это насилие.
Она сошла на углу Мэйн и Милл-стрит, холодный ветер обжег лицо, и она поежилась, а автобус уже отъехал с мягким ворчанием. Задние фары помигали в сумерках и растворились.
Никогда еще ей не было так одиноко.
Эда дома не оказалось.
Она стучала минут пять, а потом в растерянности стояла под дверью, не зная, как быть дальше. У нее не было ни малейшего представления, чем Эд занимается и с кем встречается, когда они не видятся. Об этом как-то речь не заходила.
Может, зарабатывает сейчас покером на новый фен?
Неожиданно решившись, она встала на цыпочки и поискала над дверью, где, она знала, лежал запасной ключ. Пальцы нашарили ключ, и он со звоном упал к ногам.
Она вставила ключ в замочную скважину.
В отсутствие Эда квартира выглядела совсем другой – неживой, как бутафорская мебель в театре. Ее всегда забавляло, что человек, совершенно безразличный к своему внешнему виду, сделал из квартиры игрушку, хоть фотографируй для модного журнала. Квартира была вся точно специально устроена для нее, а не для него. Ну это, положим, бредовая мысль. Бредовая?
Словно впервые она отметила про себя, как ей нравится заниматься, сидя на этом стуле, или смотреть телевизор. Как сказала бы Златовласка, усевшись на стул младшего Медвежонка: «В самый раз». Не слишком твердо и не слишком мягко. Идеально. Как и все остальное, что ассоциировалось у нее с Эдом Хамнером.
Из гостиной вели две двери – в кухоньку и в спальню.
За окном разгулялся ветер, и старый дом скрипел, как бы вжимаясь в землю.
В спальне она стояла над железной кроватью. Тоже в самый раз. Внутренний голос не удержался от язвительного вопроса: «Шикарная кроватка, а?»
Элизабет остановилась перед стеллажами, взгляд скользнул по корешкам книг. Одно название привлекло ее внимание. Она сняла книгу с полки: «Что мы танцевали в пятидесятых?» Томик раскрылся на танце «Стролл». Пояснения обведены жирным красным карандашом, а на полях крупно, с вызовом: БЕТ.
Уходи, сказала она себе. Еще что-то можно спасти. Если он сейчас вернется, я не смогу смотреть ему в глаза. То-то Элис восторжествует. Не зря платила денежки.
Но она уже не могла остановиться. Слишком далеко все зашло.
Она подошла к чулану и повернула ручку, но дверь не поддалась. Заперто.
На всякий случай она пошарила над дверью и сразу нащупала ключ. «Не делай этого», – предупредил ее внутренний голос. Она вспомнила, что случилось с женой Синей Бороды, когда она открыла заветную дверь. Но остановиться сейчас – значило навсегда остаться в неведении. Она открыла дверь.
И в тот же миг у нее возникло странное чувство, что Эд Хамнер-младший жил именно здесь.
Чулан являл собой страшный кавардак: гора скомканной одежды, книги, теннисная ракетка без струн, изношенные спортивные тапочки, разбросанные конспекты, пачка табака «Боркум Рифф», наполовину рассыпанного. Зеленая армейская куртка валялась в дальнем углу.
Она подняла с пола книжку. «Золотая ветвь» Фрэзера. Подняла вторую. «Древние ритуалы, современная мистика». Третью. «Гаитянские вуду». Последняя книжка, в старом потрескавшемся переплете, с почти стершимся заглавием, запахом своим напоминала тухлую рыбу. «Некрономикон». Она открыла наугад и с омерзением отшвырнула книгу. Низкопробная похабщина.
Она потянулась к куртке Эда, как к спасительной соломинке, даже самой себе в этот момент не признаваясь, что собирается шарить по карманам. Под курткой обнаружилась жестяная коробочка…
Она с любопытством повертела ее в руках, внутри что-то погромыхивало. В таких жестянках мальчишки обычно хранят свои сокровища. На крышке рельефными буквами было написано: «Бриджпортовские леденцы». Она сняла крышку.
Сверху лежала куколка. Куколка, с которой она играла в далеком детстве.
Элизабет затрясло.
Куколка была одета в красный нейлоновый лоскут, оторванный от шарфика, который Лиз потеряла два-три месяца назад. Потеряла в кино, где она была вдвоем с Эдом. Ручки куколки обернуты мохом. Уж не кладбищенский ли? Волосы… волосы были какие-то не такие. Белые, шелковистые, неумело приклеенные к розоватой целлулоидной головке, тогда как ее «натуральные» волосы были песочного цвета и грубее. Эти скорее напоминали волосы Элизабет…
В детстве.
Она сглотнула слюну. В первом классе им всем выдали маленькие ножницы с круглыми лезвиями. Неужели ее тайный воздыхатель подкрался к ней сзади и…
Элизабет отложила в сторону куколку и снова заглянула в коробку. Голубой чип для игры в покер с необычным шестигранником, нарисованным на одной стороне красными чернилами. Ветхая газетная вырезка с некрологом мистера и миссис Хамнер. Оба улыбались бессмысленной улыбкой с приложенной к некрологу фотографии, и оба лица были опять-таки заключены в шестигранники, но уже черные. Еще две куколки, мужская и женская. Сходство с лицами на фотографии было пугающим.
И кое-что еще.
Пальцы у нее так дрожали, что она едва не выронила вещицу. Из груди вырвался сдавленный стон.
Это был игрушечный автомобильчик типа «Склей сам» – такие продаются в сувенирных лавках. Красный «фиат». На радиаторе – клок от рубашки бедного Тони.
Она перевернула автомобильчик. Весь низ был раскурочен.
