– Эти номера на рисунке соответствуют номерам арканов Таро. Выбросившись из окна, перед тем как умереть, женщина, покушавшаяся на «Ночной дозор», нарисовала кровью знак «Колесо Судьбы», – начал Старыгин. – Я посмотрел в одном старинном трактате и понял, что речь идет об арканах Таро.
– Но рисунок? Откуда вы его взяли? – настойчиво спрашивала Катаржина.
– Он был у нее…
– Не может быть, – взволнованно воскликнула Катаржина. – Этого просто не может быть! Его нашли у нее в кармане?
– Нет, если бы это было так, рисунок забрала бы милиция… – нехотя признался Старыгин. – Один человек, случайный посетитель, видел, как листок выпал у нее из кармана, и передал его мне…
Он решил не упоминать имени служительницы – так, на всякий случай.
– Какой человек? – жадно спросила Катаржина. – Как он выглядел?
– Слушайте, что вы все спрашиваете! – возмутился Старыгин, который понятия не имел, как выглядел тот мужчина – кажется, с бородкой, одет в темное… – Откуда такой интерес к постороннему мужчине?
И, поскольку она молчала, он продолжал, накаляясь:
– Согласен, все это выглядит неправдоподобным! Но вы же сами были со мной на мельнице и видели покойника! И ночью…
– Что – ночью? – зловеще спросила Катаржина.
– Ночью один незнакомый тип упал с крутой лестницы в подвал и сломал себе шею, – выдавил из себя Старыгин, – а утром я нашел там карту Таро…
– Разумеется, вы случайно проходили мимо? – язвительно спросила Катаржина.
– Вот именно, гулял.
На самом деле все происходившее, безусловно, не было случайным. Ему пытались назначить встречу, капитан должен был сообщить ему нечто важное.
Старыгин вспомнил фотографию в газете, на которой перед картиной Рембрандта стоял человек, удивительно похожий на капитана амстердамских стрелков. Он просто обязан его найти, и тогда этот человек сможет пролить свет на удивительные события, развернувшиеся вокруг «Ночного дозора»!
– У меня ведь сегодня назначена встреча с фотографом! – проговорил Дмитрий Алексеевич, вставая и поворачиваясь к своей спутнице. – Он наверняка уже ждет! Далеко отсюда до Пороховой башни?
– Совсем недалеко, сейчас мы перейдем реку по Манесову мосту, а там не больше десяти минут…
Через несколько минут они подходили к мосту. На берегу реки, возле перевернутой лодки, собралось несколько человек.
– А где пан Лойза? – спросил Старыгин мужчину в колоритном костюме лодочника.
– Кто? – переспросил тот.
– Ну, тот пан, который живет в доме с водяной мельницей! Он сказал, что будет здесь, возле Манесова моста… Он – смотритель лодок на Чертовке…
– Не знаю никакого Лойзы, – лодочник пожал плечами. – И в том доме, где мельница, давно никто не живет!
– Странно, он сказал, что будет здесь, что такие происшествия – это его работа…
– Пан что-то путает, – хмыкнул лодочник. – Может, пан выпил абсента? От этого бывают и не такие видения! Говорю же – в доме с мельницей никто не живет!
Старыгин отошел, недоуменно морщась и потирая лоб.
– Они говорят, что в том доме вообще никто не живет… – сообщил он Катаржине. – Как же так…
– Вы что – с ума сошли? – прошипела она, оттаскивая его подальше от людей. – Ходите по берегу и орете во все горло, что были в том доме! Неужели не ясно, кто такой Лойза? Убийца! И его никто не видел, так что когда найдут труп, подумают на вас!
– Или на вас, – огрызнулся Старыгин.
– Вы странно себя ведете, – она блеснула глазами.
– По-моему, здесь все странно себя ведут, – ответил ей Старыгин, потирая виски. – Мне кажется, что человек, который захотел бы прослыть большим оригиналом, должен вести себя не странно. Это моментально привлекло бы к нему всеобщее внимание. Впрочем, мы должны поторопиться: боюсь, пан Штольц может нас не дождаться.
– В таком случае поспешим!
Хрупкий мир был восстановлен, и Катаржина взяла Старыгина под руку.
Перейдя Манесов мост, спутники снова углубились в улочки Старого Города, где Катаржина чувствовала себя как рыба в воде.
Сейчас, в отличие от раннего утра, здесь толпились бесчисленные туристы – перетекая из лавочки в лавочку, из ресторанчика в ресторанчик, запасаясь сувенирами и впечатлениями, переговариваясь и фотографируясь на фоне знаменитых зданий.
Чванные тяжеловесные немцы, сухопарые сдержанные англичане, громкоголосые подвижные итальянцы, миниатюрные улыбчивые японцы – казалось, весь мир послал на эти узенькие улочки своих представителей. Часто встречались и русские туристы, ничуть не отличающиеся от американцев и жителей Западной Европы – разве что большей самоуверенностью и показным расточительством.
Старыгину показалось, что эта разноязыкая толпа всосала в себя всю неповторимую тайну Праги, поглотила ее древнее очарование, унесла на тысячах и миллионах фотоснимков и видеокадров. Призраки Старого Города в страхе разбежались под натиском самоуверенных пришельцев, попрятались по темным углам и ждут ночи.
Еще немного – и этот город ничем не будет отличаться от других туристических центров. Если сейчас среди толпы туристов появится Голем, никто не разбежится в страхе – туристы примут его за еще одну местную достопримечательность и спросят, сколько нужно заплатить, чтобы сфотографироваться рядом с ним…
Оставив слева знакомые уже здания пражского гетто, спутники миновали Староместскую площадь, где уже просто яблоку негде было упасть: туристы толпились перед зданием Староместской ратуши, чтобы послушать бой знаменитых курантов и полюбоваться проходящей каждый час из окна в окно процессией фигурок апостолов.
Миновав площадь и еще немного пройдя по многолюдным улицам, Катаржина протянула руку:
– Вот уже видна Пороховая башня! Скоро мы придем на место встречи с фотографом.
Действительно, впереди, в узком просвете улицы, показался массивный квадратный силуэт старинной башни, украшенной многочисленными гербами и статуями святых и правителей. В основании башни виднелся проход в Новый Город.
– А вот и та пивница, где вы должны были встретиться. Надеюсь, пан Штольц еще не ушел. По крайней мере, это приятное место для долгого ожидания…
Катаржина толкнула низкую дубовую дверь в массивной каменной стене и пропустила Старыгина вперед.
Мейстер Рембрандт взял на кончик кисти самую малость «жженой кости», смешал с белилами и прищурился. Вот здесь, в этом месте холста, поместит он лицо странного заказчика.
Он нанес на холст осторожный точный мазок, немного отступил.
Что за оказия с его лицом?
Дважды уже приходил заказчик в мастерскую, дважды позировал мейстеру Рембрандту, но все наброски, сделанные углем и свинцовым карандашом, никуда не годились. Рембрандт смотрел на них и горестно вздыхал. Никакого сходства! Больше того, казалось, что на всех набросках изображены разные люди. Лицо заказчика ускользало, словно у него вовсе его не было, или, наоборот, у него было множество лиц и заказчик менял их, как карнавальные маски.
