Сейчас ставни полностью отгородили комнату от тусклого света. Хорошо укрепленный замок герцога имел на башнях, расположенных со стороны суши, только окна, обращенные во внутренний двор; однако со стороны моря это правило выполнялось не так строго. Из-за возможности видеть морской простор шут когда-то выбрал именно эту комнату, долго пустовавшую и расположенную не слишком удобно. Теперь ему хотелось бы спрятаться в скорлупу более прочную, чем каменные стены…
Дилгус не спал вторые сутки. Он был ранен и утомлен схваткой, тем не менее, земмурский артефакт всецело овладел его воображением. Он не смог бы уснуть, даже если бы у него было время на отдых. Лихорадочное возбуждение охватило его душу и тщедушное тело. Известно, что искушению поддаются даже более стойкие люди, а Дилгус был всего лишь искалеченным в раннем детстве придворным дураком…
Он открыл ящик, осторожно извлек из него сосуд и торжественно водрузил на стол. Шута одолевали противоречивые чувства. С одной стороны, он ненавидел этот источник с другой – уже попал под его тлетворное влияние. Изменение было быстрым и почти незаметным, но семена зависимости уже были брошены в благодатную почву.
Он обхватил ладонями сосуд, словно хотел согреть им руки. И тотчас же снова ощутил живое тепло мертвого предмета… Черные волосы зашевелились; ведь он дал знать о своем присутствии. Глаза, пустые и немигающие, появились над краем сосуда, их взгляд, очертив дугу, остановился на Дилгусе.
Шут подумал, что герцогу было в сотню раз легче. Сам он чувствовал себя рабом и врагом Оракула одновременно. Необъяснимое влияние искажало его мысли, ощущения и даже представления о добре и зле. Липкая привязанность к мертвой голове была похожа на редкую извращенность одного монаха из легенды, повсюду носившего с собой свои экскременты.
С горбуном случилось самое худшее. Он навсегда запутался в паутине колдовства. Все, что он мог теперь сделать хорошего, это умереть с наименьшими страданиями.
– Чего ты хочешь, урод? – презрительно спросила голова. В ее устах это прозвучало, по меньшей мере, странно, но шут ничего не заметил. Он был польщен тем, что Оракул заговорил с ним. Он долго молчал и думал, о чем мог бы вопрошать мертвую голову Левиур. Наконец робко спросил:
– Почему тебя называют Оракулом Востока?
– Я передаю то, что должно быть передано. Тот, кто слушает, делает то, что должно быть сделано.
– Но почему он делает это?
– Каждый получает то, чего хочет.
– Чего же хочу я?
– Я могу сделать тебя молодым и выпрямить твою спину…
Шут почувствовал холодок, пробежавший вдоль позвоночника.
– Я не верю в это.
– Тогда поцелуй меня.
Он отшатнулся. Предложение выглядело чудовищным и, вместе с тем, в нем чувствовалась какая-то несокрушимая властность порока.
Горбун склонился к голове Регины, стараясь не смотреть на пенящуюся слизь. Он прикоснулся своими губами к ее губам, словно к куску холодного мокрого дерева, выловленному в зимнем океане. Ее губы раскрылись, и комок чего-то ледяного и податливого, как воздух, скользнул в его глотку и провалился глубже, замораживая внутренности.
В то же мгновение он ощутил в себе перемену. Его тело как будто действительно стало чуть выше, морщинистая кожа – чуть глаже, а сердце забилось чуть ровнее. И он знал, что все это противоестественно, но не было сил и желания противиться новому оледенению…
– Скажи, что мне теперь делать, – попросил он, как благодарный слуга, еле шевеля заиндевевшими губами.
– Отдай меня Левиуру. Убей святого отца. Или умри тихо.
Шут заплакал. Он был согласен умереть, если так хотелось Регине, но как до того расстаться с нею? Это было просто невыносимо…
– Ты уже понял, как сильно я могу изменить тебя, – вливалась в его уши земмурская отрава. – Но еще многое должно быть изменено. Трон Белфура должен принадлежать наследнику герцога. Повтори: Я ХОЧУ СЛУЖИТЬ ИСТИННОМУ ВЛАСТЕЛИНУ.
– Я ХОЧУ СЛУЖИТЬ… ИСТИННОМУ ВЛАСТЕЛИНУ.
– Он приближается с юга. Его время близко. Не мешай Левиуру, старик, или займи его место.
Шута била дрожь. Вспышки ясности в мозгу чередовались с долгими периодами затемнения. Что-то заскрипело на крыше, но он не обратил внимания на посторонний звук.
– Я ненавижу твоих хозяев! – с усилием произнес он.
– Глупец! Стаю ведет сын герцога, чтобы взять то, что принадлежит ему по закону. Высшему и человеческому.
– Ты получила меня всего с потрохами, но не сможешь обмануть!..
Тем не менее, подозрение, подкрепленное намеками шуремита на внебрачного сына герцога, уже прочно поселилось в сознании Дилгуса. Со временем оно становилось все более сильным. Он понял, что снова жаждет увидеть Лейну Солнак после семнадцатилетнего перерыва. Поэтому он включил и ее в свой список любви и ненависти.
Потребность страдать и желание причинять страдание были очень сильными… Горбун схватил голову, не ощутив под ее кожей твердости черепа. Он мог деформировать ее, превратив в сплющенный кокон, но ему хотелось большего. Его бесила недосказанность, бесило и то, что он так и не понял, в чем заключалась ценность артефакта. У него сложилось впечатление, что он напрасно рисковал жизнью в северной башне.
Оракул глумился над ним, не открывая будущего и не позволяя увидеть хитросплетение интриги. Кроме всего прочего, оборотни и Левиур владели каким-то новым способом связи. Шут собирался получить ответы на множество своих вопросов, чего бы это ни стоило…
Он смотрел на беззвучно смеющуюся голову. Пена и слизь извергались из черной пещеры рта. Он взял тонкую длинную спицу и нагрел ее в пламени свечи. Потом воткнул спицу в правое ухо Регины.
Инструмент пытки с шипением погрузился в плоть и проник очень глубоко, пока не наткнулся на что-то твердое. Если внутри головы и был череп, то его размеры не превышали размеры куриного яйца. Но Дилгус не думал, что у этой головы имеется череп…
Несмотря на экзекуцию, голова продолжала смеяться. Он оставил спицу в ухе и нажал большими пальцами на открытые глаза. Глазные яблоки оказались скользкими, как мокрые стеклянные шарики, и он утопил их в голове, насколько смог, но понял, что не сумеет причинить Оракулу боль. Колдовская игрушка сделала его своим слугой, но и только. Дилгус брезгливо отдернул руки, едва не опрокинув сосуд.
– Жалкая тварь! – прошептала голова. – Ты хочешь получить силу и знание, ничем не заплатив за них… Я стою гораздо дороже твоей жизни и почти так же дорого, как твой хозяин.
– Я убью его! – сказал шут самому себе. Он действительно думал, что таким поступком облагодетельствует себя и королевство.
– Только в том случае, если я прикажу тебе сделать это…
