Сначала все шло хорошо. Гавайцы, живущие в уединенных деревушках среди лавовых полей, не слышали проповедей преподобного Коэна и с интересом внимали Слову Божию из уст Уистера. Очевидно, его гневная риторика впечатлила их, живущих в буквальном смысле в преддверии геенны огненной. Успех его был еще большим, когда в прошлом месяце началось извержение Килауэа, которое и привело меня на этот остров.
Потом, две недели назад, начались угрозы. Миссис Стэнтон рассказала, что местные поклонники культа Пеле – богини огня, о которой я уже писала, – угрожали туземцам Южной Коны, которые успели принять христианство. Церковь в это время только строилась.
Местные кахунаэ, или жрецы Пеле, брат и сестра – миссис Стэнтон клялась, что каждый из них весил по меньшей мере четыреста фунтов, – вступили в конце концов в открытую борьбу с новой религией. Сначала это выразилось в «предупреждении» жреца преподобному Уистеру. Жрец сказал, что скоро случится нечто ужасное, откроются врата преисподней и христиане (говоря его словами, «безбожники, не защищенные милостью Пеле») окажутся в очень большой опасности.
– А в какой опасности? – спросил мистер Клеменс, наклоняясь ближе с тем блеском в глазах, что всегда возникает у пишущей братии при новостях о чужом несчастье.
Миссис Стэнтон объяснила, что жрец нес какую-то чепуху, говоря, что откроются врата в Царство мертвых, закрытое когда-то Пеле, и злые демоны заполнят побережье. По словам жреца, раньше демоны были весьма активны в этом районе, но Пеле милостиво загнала их под землю перед приходом короля Камехамеха.
– Конечно, все это чушь! – презрительно воскликнула миссис Стэнтон. – Негодяи просто прикрывали свои подлые намерения.
Тут, к общему изумлению, ее прервал наш проводник.
– Нет-нет! – закричал он. – Царство Милу существует! В него есть два входа – в Вайпио, где мертвые становятся духами, и в Коне, где живут самые злые демоны. Госпожа Пеле своей милостью закрыла вход в Коне.
– Молчи! – крикнул хозяин гостиницы, разозленный вмешательством маленького гавайца.
Но мистер Клеменс, в свою очередь, заставил хозяина замолчать повелительным движением руки.
– Все в порядке, Ханануи, – сказал он ласково. – Расскажи нам, кто живет в этом царстве.
Ханануи робко посмотрел на сердитое лицо хозяина и нахмуренные лбы миссионеров, но все же заговорил:
– Я уже говорить вчера – Пауна-эва, он очень злой, Нанауэ, человек-акула, и Ку, который появляется иногда в виде собаки. Все они очень злые.
Мистер Клеменс кивнул, явно желая услышать больше, но боясь рассердить миссис Стэнтон и ее коллег. Я забыла упомянуть, что в течение этого разговора миссис Уистер тихонько всхлипывала, мальчик Теодор и его дедушка спали, а миссис Тейлор сидела неподвижно, уставясь в одну точку.
Поджав губы, миссис Стэнтон продолжала:
– Так эти люди изводили моего отца нелепыми угрозами. А потом, четыре ночи назад, начались страшные события.
На этом месте даже она начала проявлять признаки волнения, но хозяин принес ей стакан воды, и, слегка успокоившись, она продолжала:
– Сперва начали появляться… видения. Странные вещи по ночам.
– Какие странные вещи? – спросил мистер Клеменс, оседлав свой стул, будто он до сих пор ехал на лошади.
– Я как раз говорю об этом, сэр, – ледяным тоном ответила миссис Стэнтон. – Туземцы распространяли слухи об ужасных существах. Об огромной… – Она неприязненно взглянула на Ханану. – Об огромной ящерице. О диком кабане. О черной собаке. Конечно, все это говорилось, чтобы нас запугать.
Слушая этот рассказ, я почувствовала, что мое сердце бьется сильнее обычного. Здесь, у подножия извергающегося вулкана, эти дикарские суеверия звучали достаточно правдоподобно.
– Мы смеялись над этими рассказами, пока не начался кошмар, – продолжала миссис Стэнтон. – Первым погиб мой муж.
В комнате было не меньше дюжины человек, и все они, затаив дыхание, слушали миссис Стэнтон.
Тяжело вздохнув, она продолжала:
– Четыре ночи назад по селению разнесся страшный крик. Наш дом находился ближе всех. Отец и мать жили в доме побольше возле временной церкви. Мой муж: Август… мистер Стэнтон… схватил мушкет и выбежал из дома. Я умоляла его не ходить, говоря, что не стоит ради спасения язычников рисковать жизнью христианина. Но он сказал, что мы пришли в это отдаленное место, чтобы подавать язычникам пример, велел маленькому Теодору беречь меня в его отсутствие и вышел. С ним был Колуна, один из наших крещеных гавайцев. Август в ту ночь не вернулся. В темноте раздавались крики, и я была уверена, что нас всех убьют, но больше никто не вышел из дома, и я тоже… я была так напугана… Утром отец собрал мужчин – дедушку, мистера Тейлора и двух крещеных гавайцев, которые заслуживали доверия, – и они отправились на поиски. Колуна лежал на краю селения весь в крови. Он был жив, но ничего не помнил о событиях прошлой ночи. Августа нашли в лавовом поле…
Тут миссис Стэнтон замолчала, не в силах говорить далее, и преподобный Хеймарк принялся ее успокаивать. Все, кто был в комнате, по-прежнему молчали.
Остальное рассказали хозяину гостиницы двое гавайцев, которые привели беглецов к вулкану. Он пересказал это мистеру Клеменсу и остальным. От меня старались скрыть ужасающие подробности, но в тесноте гостиницы я то и дело слышала обрывки разговоров на эту тему.
Мистера Стэнтона нашли на лавовом поле, горло его было перекушено каким-то животным. В ту ночь все белые собрались в большом доме преподобного Уистера возле церкви. По сбивчивым описаниям гавайцев, это была ужасная ночь – странные звуки, нечеловеческий хохот, чудовища, крадущиеся среди лавовых глыб, – и все это освещалось тем же зловещим светом Хале-Маумау, что я видела накануне. Кто-то скребся и царапался в стены дома, и мужчины всю ночь держали наготове мушкеты, а женщины поднимали вверх зажженные фонари. Никто не пытался ворваться в хижину, хотя ее тростниковые стены не удержали бы даже крысу. Преподобный Уистер сказал, что это знак власти Иисуса над силами тьмы, но неизвестно, имел он в виду демонов или кровожадных туземцев.
Утром – всего четыре дня назад, когда я развлекалась в Хило! – христиане с опаской вышли из дома и обнаружили, что все их лошади буквально разорваны на куски. Об этом все особенно остерегались говорить при мне, как будто убийство лошадей было хуже, чем убийство бедного мистера Стэнтона.
