— Зоя, вы не совсем поняли меня…
`Милок, у меня со слухом и головой все в порядке'.
— Мой друг очень несчастный человек…
`Можно, ты его сам пожалеешь? А то у меня носового платочка с собой нет'.
— Видите ли, у него есть своеобразное пристрастие…
`Отклонение. Удивил! У кого их нет. Одни дам в торте любят, другие виски с соком алоэ. И ничего, живут, никому не мешая, психбригаду не вызывают'.
— Я хотел бы, чтоб вы избавили его от него.
— Отчего избавить?
— От пристрастия. Он буквально сохнет по одной, придуманной им женщине.
— Придуманной?
— Да. Я предлагаю вам занять ее место, излечить его, сыграв роль его мечты, и получить за это… Что вы хотите?
— Замуж. За вас.
— Это невозможно. Вы составите счастье любого мужчины, но я занят, и мое сердце уже отдано…
— Перетрухиной.
— Галине, — поправил сухо. — Я счастлив и хочу, чтобы мой друг тоже стал счастливым человеком.
`Это вряд ли', - предупредила честно, но не вслух.
— Тогда сделка не состоится, — хотя предложение заманчивое, а главное, своевременное. Но о моей выгоде ты не знаешь, а я о твоей уже догадалась. Значит, козырь у меня, значит, я и банкую.
— Давайте реально посмотрим на ситуацию. Я вам не нужен, Зоя…
`Мне никто не нужен, даже я сама себе'.
— … вы не испытываете ко мне никаких чувств. Все ваши слова пусты, соблазнение — игра. Вам хочется успешно устроиться, во мне вы увидели всего лишь удачную партию, но уверяю вас, та партия, что предлагаю вам я, еще более завидна. Решайтесь.
— Предлагаете выйти замуж за вашего друга?
— Нет, — он даже отпрянул. Показательно я выгляжу в глазах искушенного населения.
— Что так? — мои глаза превратились в узкие щелочки. Злость опять проникла сквозь завесу искусной игры в невинное создание. Но на этот раз можно, потому что она мотивирована и абсолютно заслужена Сергеевым. Привычка считать стервой и оторвой меня значительно бесила, потому что я и не скрывала, как другое зверье: животное не маскировалось под бабочку, будучи пантерой.
Да, я лгу и лицемерю, играю и хорошо. Лучше играть самой, чем будут играть тобой, но как же это раздражает битые карты! И понятно, я тут же стерва, потому что они вовремя не подсуетились, не стали такими же, не могут, как я, искусно укусить и вовремя увернуться. И, конечно, оторва, потому что мне ровно на все, на себя, на них, на весь человеческий зоопарк, в котором ценятся лишь шкурки убитых врагов. И жизнь в нем пошлая, грязная и жесткая, но разве это мои правила, моя в том вина? Или я виновна в том, что чуть ловчее, чуть быстрее, чуть гибче, в том, что воспринимаю мир, таким, как есть, и не верю в пошлые лозунги пустобрехов? В том, что реально смотрю на вещи и называю их своими именами?
Тогда я стерва. Но прежде чем называть меня так и шарахаться в сторону, как от чумной, оглянись и посмотри внимательно, найди хоть одного святого, хоть одну не стерву или не желающую ею стать, покажи хоть одного действительно человека.
Да, я не живу по правилам стаи, и, выбрав однажды пусть относительно честное одиночество, все же я более уважаю себя, чем стая шакалов, что живет по законам толпы и грызет своих же за то, что они чуть смелей, чуть светлее.
А злость вполне понятна и сопровождает меня, пожалуй, с детства, когда я поняла, насколько отвратны правила этого ареала, гордо называющего себя человечеством, которое и навязывает и вынуждает жить по ним, за это же потом осуждает.
И я существую, сатанея от грязи, с которой постоянно должна сталкиваться лишь потому, что явилась на свет. И живу во сне, где в истинном свете без примеси черноты могу быть сама собой. Там я, наверное, ангел, но чтоб спасти его здесь, должна быть стервой и буду, яростно защищая хоть грамм, клетку, каплю света, греющую больше и лучше, чем купюры. Тот мир бесценен для меня, там я не одинока, там есть он… И на него я тоже зла, потому что здесь он мираж, фантазия, а там реальней любой материи.
И в этом я тоже стерва, потому что предпочла оставить мечту чистой, а не отдать во мрак фальши реальности, и храню верность ей, никого не любя и ни кому не веря наяву. А лучше было бы совокупляться, как мартышки, путая инстинкт с истинной любовью, но жить, как все, честно страдать от маразма и инфантилизма кротов, баранов, пингвинов, быть разорванной стаей койотов или исклеванной стервятником? Только я не Прометей и мое сердце не вырастет вновь за ночь, как его печень, поэтому я лучше поберегу его, одев в бронь стервозности.
— Давай начистоту, ты этого хотел? Теперь по пунктам: ты хочешь, чтоб я очаровала дружеское тебе портмоне, сработав роль своеобразного клина. Какая в том выгода тебе?
Леонид с минуту смотрел на меня то ли с сочувствием, то ли с осуждением и кивнул:
— У меня есть выгода, но ты все равно не поверишь, если я ее озвучу. Кстати, мы перешли на «ты». Я могу расценивать это, как согласие?
— Для начала я хочу знать: данные друга, тип женщин, что ему нравится, его характер, место жительства, хоть примерно, финансовое положение и цену за свои услуги.
— Н-да, хватка у тебя, однако, на зависть…
О, зависть мой любимый порок в зверьках.
Кнуты для умелых дрессировщиков — зависть, ревность, алчность, гордыня и похоть — пять пальцев, которые сожми в кулак, и такие казачьи пляски устроить можно, что весь мир содрогнется.
— …Тебе придется импровизировать, извини. Никаких данных о друге я не дам, пока мы не приземлимся в Гетвике.
— Тогда же я получу и гарантии?
— Гарантии чего? — удивился он. — Того, что ты сможешь благополучно вылететь из страны и будешь недосягаема для «друзей»?
`Я насторожилась: ах, дяденька лорд, да ты такой же Сергеев, как я Якубенко!
Черт, так я и думала — он смежник'.
— Ты правильно поняла, Багира, я знаю, зачем ты появилась в нашей жизни и какая у тебя цель. Но так же понял что ты очень умная и своенравная девочка. Жаль таких, потенциал твой еще не растрачен, а уже столько неприятелей вокруг. Поэтому я и предлагаю тебе свою помощь, а ты в ответ поможешь мне. Оплата? Что ты хочешь, в каком эквиваленте, каким образом?
`Ладно, карты открыты. Идем ва-банк'.
— Паспорт на другое имя, счет в Цюриховском банке.
— Хорошо.
— И еще одно — улетаем быстро… Если вы не хотите, чтоб я вас сдала.
— Смысла нет, Багира. Мне ты нужна живой, а тем — мертвой.
— Откуда у вас информация?
— Ну, я же твою автобиографию не спрашиваю… Сколько ты хочешь на счет?
— Много, — то, что у меня есть — придется оставить на счете, а то, что есть там, даже при экономии даст мне всего год передышки, а чуть начнется гон и наступят на пятки — я окажусь в луже. Поэтому тот счет я заморожу и не трону — по нему тоже можно вычислить, хотя я почти на сто процентов уверена, о нем никто не догадывается. Открыла я его случайно, переводила понемногу и тихо. И все же лучше не рисковать. — Пятьсот.
