— Ур-а-а! — завопил Куковкин, а заодно с ним и все остальные. Круг вновь засиял, как электросварка и даже ярче.
Впрочем, темные силы не собирались отступать без боя. Хотя вихрь и притих, но порванная во многих местах золотистая спираль стала постепенно срастаться, а дыры, пробитые Маланьей в «граммофонной трубе», — затягиваться черным туманом. Правда, Маланья продолжала долбить «трубу» и рвать спираль, но теперь повреждения восстанавливались очень быстро, а воронища заметно устала и сама изрядно побилась во время своих таранных ударов. Постепенно стал усиливаться ветер, и стало ясно, что он скоро опять задует, как раньше. Тогда столб-«морковка» вместе с Вовкой и всеми остальными рухнет в считанные минуты…
Едва Вовка успел об этом подумать, как где-то внизу, должно быть в самой тонкой части «морковки», что-то дрогнуло и послышался сперва тихий, а затем нарастающий гул. Вслед за этим края воронки, посреди которой стоял столб с ребятами, стали быстро уходить вверх…
— Мы проваливаемся! — завизжала Агата.
Мальчишки издали дружный вопль. Площадка, очерченная кругом, шаталась и трескалась, буквально уходила из-под ног. «Все! Пропали!» — успел обреченно подумать Вовка.
— Вр-решь! Не пр-ропадешь! — громогласно прокаркала Маланья и стремительно спикировала в воронку. Меньше чем за десятую долю секунды до того, как площадка разрушилась, она ухватилась своими огромными лапами за сверкающий круг и взмыла вверх!
Вовка и все остальные оказались под брюхом огромной птицы. Как ни странно, несмотря на то что она поднималась наискось, площадка с ребятами и Великой Черной книгой оставалась в горизонтальном положении и даже не качалась. А тонкий слой дерна, из которого состояла площадка, не только не рассыпался, но даже не прогибался под ними, будто лежал на твердом листе броневой стали. Круг по-прежнему ярко сиял электросварочным огнем, но, судя по всему, Маланья об него не обжигалась. Колпак тоже вел себя нормально.
Однако когда воронища поднялась метра на три над уровнем земли, ураган забушевал даже сильнее, чем прежде. «Граммофонная труба» полностью восстановилась, только еще немного наклонилась к западу. Все, что ранее составляло столб-«морковку» и обрушилось в воронку, стало со свистом вылетать наверх и уноситься по спирали в направлении Дьявольской звезды.
Вовке показалось, что на сей раз Маланье не удастся противостоять буйству чудовищного смерча. Даже при том, что воронища еще больше увеличилась в размерах — чуть ли не с транспортный самолет «Ил-76»! — сил ее хватало только на то, чтоб, развернувшись клювом против ветра, удерживаться над воронкой, не давая вихрю утащить себя в «черную дыру». Вокруг нее, правда, была какая-то невидимая защитная оболочка, от которой отскакивали даже крупные булыжники и валуны, вылетавшие из воронки. Но преодолеть силу урагана Маланья явно не могла.
— Кайтесь, гр-решники! — истошно-напряженно каркнула она. — Облегчите души! А то не выдер-ржу! Кайтесь в гр-рехах, вам говор-рят! Говор-рите: «Гр-решен!» — и вспоминайте последний гр-рех — да пр-ростит его вам Господь!
Первым покаялся Колька:
— Грешен! Я бабушку ругал, за то, что она меня хворостиной! И даже хотел, чтоб она померла!
— Грешен! — заорал Андрюша. — Я маму не послушался и побежал за бабочкой к Дурной речке! И на чужую модель позарился!
— Грешен! — завопил Митюша. — Я Андрюшу не отговорил!
— Грешна, — всхлипнула Агата, — зачем я только на этот мотоцикл села?!
Ее брат помедлил. Слишком уж во многом надо было каяться.
— Мало! — выбиваясь из сил, крикнула Маланья. — Почти не убавилось тяжести! Сейчас пр-ропадем все с гр-рехами вашими!
И Вовка, набравшись духу, выкрикнул:
— Грешен! Я во всем виноват! Я с котом Злодеем договорился, чтоб он мне помог Поросятниковых в футбол обыграть! А потом — чтоб он мне помог их поколотить! Я коту поверил, и он меня сюда, на болото, заманил! И пообещал мне много всяких вещей, если я ему помогу всех сюда привести. Даже Главным помощником обещал сделать. Я в бабочку превращался, чтоб Поросятниковых на Дурную заманить, я модель у Хозяина болота попросил, чтоб они вверх по речке пошли. Я в байкера превратился, чтоб Агату на болото отвезти! И Кольку я тоже обманул, чтоб Хозяину Великую Черную книгу доставить! Я виноват, каюсь!!!
Вовка ожидал, что все заорут: «Предатель! Негодяй!» — и так далее, но ребята настолько оторопели от этого признания, что даже рта раскрыть не успели. К тому же и времени на дискуссии у них не оказалось. Слишком уж быстро стали развиваться события.
— Отпускаются гр-рехи ваши! — каркнула Маланья и, вырвавшись из вихря, пробила клювом огромную дыру в восточной стороне «граммофонной трубы». Ураган сразу стих, но тем не менее вылететь сквозь дыру вороница не смогла.
Откуда ни возьмись посреди «трубы» возник Хозяин болота в образе Черного великана. Только уже не трехметрового, как прежде, а гораздо большего роста. Правда, по сравнению с воронищей он не казался особенно большим, но для того, чтоб загородить Маланье дорогу, его вполне хватало. Глазищи у него теперь стали размером с экран большого телевизора, и зеленые лучи, исходившие из них, были помощнее, чем у прожектора, которыми подсвечивают московские высотные здания.
— Не-ет! — заорал он сверхраскатистым громовым голосом. — Кольку еще можешь забрать, а Куковкиных и Поросятниковых — нет! Не отпущу-у! Они мои! Мне их продали родные матери! Я обещал им, что отпущу их с болота, а они через двадцать лет пришлют мне своих будущих детей! Пусть проклянут своих матерей! Тогда, может, и выпущу!
— Что он говорит?! — Агата оглянулась на Вовку. — Наша мама нас продала?!
— И нас наша тоже?! — в один голос воскликнули Поросятниковы.
— Пр-равда! — ответила Маланья. — Молодые были, глупые — вот и пр-родали. Потому что только себя любили, а об детях не думали. Им тогда столько, сколько Агате было. Тепер-рь вам выбир-рать: или матер-рей пр-роклясть и отдать чер-рту, или…
Она не договорила, но все и так все поняли, что тогда самим придется отправляться в ад.
Через несколько секунд или чуть больше могли прозвучать проклятия. И Агата, и Поросятниковы, и сам Вовка были вполне готовы их произнести. Но тут в Вовкином сознании, словно бы из дальнего далека, сквозь какие-то невероятные трески, шорохи и прочие помехи, едва различимо прозвучал голос прадедушки Макарыча:
— Сказано в Писании: чти отца своего, чти мать свою…
Больше ничего расслышать Вовка не успел. Но последние три слова отозвались в его душе словно гулом набатного колокола. Нет! Не должна его мама быть проклятой! Не виновата она ни в чем! Он, Вовка, сам виноват, и если так — поделом будет ему! Пусть он сам пропадет, но мама, Агата, Поросятниковы со своей мамой и Колька со своей бабушкой будут целы и невредимы!
