Я спешил, так как позвонивший мне двадцать минут назад коллега Брамс слезно просил сменить его пораньше, по причине какой-то там важной встречи, на которую он непременно желал успеть. Я не очень люблю людей заполошных и не умеющих заранее планировать свой день, но коллегиальность в нашей работе дорогого стоит, а посему рассуждать не приходится.
Я надеялся, что он, по крайней мере, оставит мне больницу без умирающих или требующих реанимации пациентов, иначе это было бы просто свинством с его стороны. Если уж мне выпало дежурство в воскресную ночь, то я предпочел бы провести ее в состоянии сна, наслаждаясь спокойствием и тишиной, столь необычными для нашего лечебного учреждения в дневное время. Суета, беготня, судорожные поиски нужных инструментов и покрикивание на нерасторопных медсестер претили моей мягкой натуре, и я по мере сил старался избегать всего этого.
Как я и предполагал, мой суетливый коллега уже крутился на стоянке для автомобилей, переминаясь с ноги на ногу и с нетерпением поглядывая на единственную ведущую сюда дорогу. Завидев меня, он едва не запрыгал от радости и, показав мне издалека сложенный из большого и указательного пальцев кружок – дескать, все оkay, – втиснулся в свою старую «Шкоду». Взвизгнув колесами по гладкому бетону парковки, «Шкода» рванула в темноту, и можно было надеяться, что Брамс на свою встречу не опоздает. Я подозревал, что он просто мухлюет, пораженный синдромом избегания работы, но меня это не касалось.
В больнице все было, хвала Создателю, спокойно, и я, для проформы пройдясь по безлюдным коридорам, с чувством исполненного долга вернулся в комнату дежурного врача, где заварил себе крепкого чаю и, держа кончиками пальцев горячую кружку, откинулся на спинку кресла в предвкушении удовольствия от начинающегося по второму каналу вестерна.
Через десять минут я выключил телевизор, не в силах более выдерживать эту тошнотворную муть, главными героями которой были кони и прерии, и заскучал. Ложиться спать в полдевятого было совестно, а посему я решил еще раз обойти так называемых «проблемных» пациентов и убедиться, что среди ночи не придется бить тревогу и хвататься за дефибриллятор. Наши больные в этом плане очень ненадежны и требуют пригляда, как малые дети.
Переставив пару капельниц и всласть надышавшись миазмами, коих всегда полны палаты требующих ухода пациентов, я обратил на себя внимание дремлющей перед монитором контроля медсестры и, глядя в ее соловелые сонные глаза, пожелал ей спокойной ночи. Чуть кивнув в ответ, женщина вновь устремила взор в скачущую зеленую линию кардиограммы, демонстрируя занятость, а я подался восвояси.
Чтобы добраться до «дежурки», мне предстояло спуститься по лестнице, преодолеть два перехода и трижды повернуть. Я люблю ночную больницу – полумрак, чуть прореженный приглушенными светильниками в концах коридоров, и какая-то особенная, напоенная истинным спокойствием тишина действовали на меня благодатно и умиротворяюще.
За окном вьюжило, и я, на минуту присев в одно из коричневых кожаных кресел, расставленных полукругом вокруг журнального столика у широкого окна в коридоре, стал задумчиво вглядываться в маленькие белые вихри, стелящиеся, пересекаясь и обгоняя друг друга, по бетону полупустой парковки. Это была еще не медитация, но весьма близкое к ней действие, позволяющее настроиться на «сонную» волну. Минута за минутой проходило время, но я не замечал его, погруженный в какой-то вид транса.
Неизвестно, как долго я бы так просидел, если бы острое ощущение чужого присутствия не отвлекло меня от созерцания природных фокусов. Его источник находился справа и, похоже, совсем рядом со мной. Я повернул голову и, скорее исполнившись удивления, нежели испугавшись, увидел в соседнем кресле пожилую женщину, так же молча, как и я, смотрящую в окно, положив подбородок на скрещенные на набалдашнике батога руки. От неожиданности я не сразу узнал ее, но уже через пару секунд расслабился и вновь откинулся на спинку кресла.
Доброй ночи, фрау Петри. Как ловко Вы подкрались ко мне: я не слышал ни звука. Должно быть, Вы были очень осторожны, а я настолько ушел в себя, что потерял бдительность, произнес я с улыбкой, ни в коем случае не желая, чтобы престарелая пациентка почувствовала себя виновной в моем замешательстве. – Вижу, и Вам не спится?
Ах, доктор, эта метель разбудит кого угодно. Я никогда не любила ее унылое завывание, а теперь и подавно. Возраст! Мысли, понимаете ли, всякие… Хотя, конечно, это не та метель, которую можно встретить в степи на востоке. Там она просто ужасна, чуть помолчав в задумчивости, старуха изменила тон и продолжила уже более светски:
Вы, похоже, тоже не каждую ночь находите покой? Или плохо было кому-то?
Да нет, Фрау Петри, всем хорошо. Но и в мои годы, знаете ли, мысли имеются. А когда ж их еще передумаешь, как не ночью? Другой бы, наверно, покурить вышел, я же вот метель наблюдаю… Но вам, я вижу, лучше? Как Ваша температура? Позавчера я назначил Вам антибиотик…
О да, доктор, спасибо Вам за заботу. Мне гораздо лучше. Как рукой сняло, женщина улыбнулась, показав два ряда белых ровных зубов отлично сработанной вставной челюсти. Она казалась довольной, а ее благодарность, которую мы так редко видим от пациентов, искренней. Однако меня не покидало ощущение, что не все было в порядке с моей собеседницей. Что-то неуловимое, неправильное сквозило в ее поведении. Но что?
Вы знаете, доктор, мы с Вами, пожалуй, долго теперь не увидимся, и мне хотелось бы подарить Вам что-нибудь на память, с этими словами она протянула мне совсем маленький, со стертыми временем буквами на обложке, томик Нового Завета. – Возьмите, прошу. И напомните больничному священнику, чтобы пришел ко мне. Не то забудет – он такой рассеянный…
Постойте-постойте, фрау Петри! Так доктор Брамс скоро выписывает Вас? официально за эту пациентку отвечал мой коллега, и я мог просто не знать о его планах.
Да уж, можно сказать, выписал, махнула рукой старая дама, в то время как я рассматривал ее неожиданный подарок, не зная, что мне с ним делать. В моем контракте был пункт, согласно которому я не смел принимать от пациентов ценных подарков, и я забеспокоился, не принесет ли мне это проблем с руководством. Поразмыслив, однако, я пришел к выводу, что ценной эта книжица была лишь для подарившей мне ее старухи, и успокоился.
Спасибо Вам, фрау Петри. Я сохраню. Однако же позвольте и мне дать Вам что-нибудь на память…
Не имея ничего более подходящего, я вынул из кармана искусно сделанный брелок в виде креста, купленный мною по случаю где-то в Испании, и, отцепив ключи, вложил его в руку старой женщины, к которой проникся благодарностью за ее теплое ко мне отношение. Она с улыбкой взяла сувенир, рассмотрела, и спрятала где-то у себя на груди.
