Ну, милый доктор, мне пора. И Вы ложитесь, есть еще время отдохнуть, старуха достаточно резво для ее лет поднялась из кресла и, опираясь на батог, подалась в противоположную от ее отделения сторону.
Нет-нет, фрау Петри, окликнул я ее. – Так Вам придется делать большой крюк. Давайте-ка я провожу Вас в Вашу палату!
Но пациентка быстрым жестом пресекла мою попытку прийти ей на помощь.
Не беспокойтесь, доктор. Мне вниз! и стук палки, удаляясь, замер где-то у лестницы. Я пожал плечами. Вниз так вниз. Если старой чудачке угодно пользоваться обходными путями, то я не могу ей этого запретить.
Поднявшись, я пошел к себе и провел остаток ночи спокойно. Никто меня не тревожил. В шесть утра я, по настоянию будильника, проснулся, выпил чашку кофе без сахара и поднялся в отделение. Короткий утренний обход всегда полезен, причем не только пациентам, но и моей совести.
Завидев медсестру, я подозвал ее к себе и велел передать священнику, что фрау Петри желает его видеть. Старая дама-де просила меня об этом пару часов назад. Лицо медсестры приобрело выражение, какое бывает у человека, не понявшего смысла рассказанного ему анекдота недоуменное и чуть виноватое.
Простите, доктор, но Вы что-то путаете. Разве Ваш коллега Брамс не сообщил Вам, что фрау Петри умерла вчера от легочной эмболии? Еще днем, часов в двенадцать, наверное… Должно быть, он очень спешил и позабыл поставить Вас в известность.
Я остолбенело уставился на морочащую мне голову девку.
Что ты несешь? По-твоему, я полночи разговаривал с покойницей? Идем-ка со мной!
Однако в палате, где, по моим представлениям, должна была обретаться искомая больная, находилась лишь ее соседка, все еще спавшая. Кровать же фрау Петри была застелена свежим бельем и приготовлена для нового пациента. Я поймал на себе настороженный взгляд сопровождающей меня медсестры, каким обычно смотрят на внезапно свихнувшихся.
Где же она, по-Вашему? я понимал, что выгляжу глупо, но не мог уже остановиться.
Как где? Где и положено покойникам – в подвале… Но…
Пойдем!
Спустившись по лестнице, мы оказались перед дверью в так называемое «духовное помещение», в которое помещались умершие больные до приезда катафалка. Порой они оставались здесь сутки или двое, в зависимости от расторопности родственников.
Открыв дверь отдельным ключом, я вошел внутрь. В дальнем правом углу комнаты, за ширмой, располагалась кушетка, на которой умершие дожидались дальнейших событий.
Отдернув занавес, а затем и покрывающую лежащее сейчас здесь тело белую простыню, я, понимая, что теряю рассудок, посмотрел в посеревшее безжизненное лицо Фрау Петри.
Сколько, ты говоришь, она здесь лежит?
С обеда вчерашнего дня… Доктор Брамс сам помогал сносить ее сюда. И родственников поставил в известность.
Я достал из кармана томик нового завета и сунул его под нос начинавшей бояться меня медсестре. – Что это такое, как ты думаешь?
Понятия не имею, доктор.
Это дала мне фрау Петри сегодня ночью.
Медсестра затравленно оглянулась в поисках путей отхода. Я же, отдернув простыню еще дальше, пошарил у покойницы за пазухой и через несколько секунд поисков достал оттуда испанский брелок в виде креста, который сам подарил мертвой – именно мертвой! – женщине несколько часов назад. В тот же миг я понял, что именно мне показалось ночью странным в пациентке: отсутствие ее всегда громкого сиплого дыхания. Мертвецы не дышат.
А священника все же позовите, бросил я почти теряющей сознание от страха медсестре и покинул «духовное помещение» и лежащую в нем старуху Петри.
15.05.2010
Освободившись от любви к жизни,
Освободившись от надежды и страха,
Мы воздаем краткое благодарение
Богам – какими бы они ни были —
За то, что ничья жизнь не длится вечно,
За то, что мертвые никогда не выходят из могил,
За то, что даже самая усталая река
В конце концов достигает моря.
А. Ч. Суинберн. «Сад Прозерпины»
А теперь я расскажу вам историю гробокопателя. Историю того, кто жил, верил и мучился, изнывая под тяжестью своего изнурительного пристрастия, отравившего ему всю жизнь и приведшего его в итоге к такому финалу, от одной мысли о котором содрогнулся бы любой смертный. Мою историю.
Смею вас заверить, что полки книжных магазинов и пыльные стеллажи малопопулярных в наше время библиотек не содержат в своих недрах и малой толики тех ужасных фантазий и будоражащих душу переживаний, что с ранних лет роились в моей голове, занимая в ней, без сомнения, наиважнейшее место.
Мои внутренние миры кишели различного рода нечистью и мрачными чудесами, большей частью загробного происхождения, а вместо волшебных ромашек и перекликающихся звенящими голосами эльфов-колокольчиков, что было бы более характерно для детского мышления, на бескрайних полянах моих дум произрастали лишь уродливые кладбищенские колючки да тернии, путь через которые лежал, впрочем, отнюдь не к звездам, но в могилу.
Тайны загробной жизни, ее, если хотите, быт и точки соприкосновения с нею стояли во главе угла моего разума, я был озадачен глубокомысленными философскими вопросами, излюбленным местом моих одиноких прогулок являлось лежащее неподалеку от дома моих родителей кладбище, а любимым чтивом – столбцы некрологов в местных газетах. Я находил особую прелесть в этих небольших заметках, расположенных на полосе с черным крестом, а каждое знакомое имя, которое я там встречал, наполняло мои мозг и тело каким-то щекочущим возбуждением, словно я угодил в огромный лесной термитник. Полагаю, с точки зрения большинства это было ненормально, что ж, возможно, я и был болен какой-то редкой детской болезнью, побуждающей отречься от обычных для этого периода жизни шалостей, проказ и мечтаний, но заставляющей искать удовлетворения этой болезненной страсти в странных поступках и неподдающихся логике мудрствованиях. Несомненно, напыщенные ученые мужи могли бы «подогнать» мою жизнь под критерии какого-нибудь психического расстройства, но, хвала Создателю, мне удалось избежать их лап.
Учителей у меня не было, и мне приходилось ощупью искать тропинку в дебрях избранной для меня судьбой чащи жутких неясностей. Книги по оккультным наукам, которые я мог найти, своей нелепостью вызывали усмешку, а закоснелость и беспросветность окружающих меня людей просто раздражала.
Разумеется, я был наслышан о хранящихся где-то достойных трудах великих магов и чернокнижников прошлого, пошедших в своих изысканиях много дальше меня и добившихся поистине дивных результатов, но, не имея доступа к сим фолиантам, не особо-то на них рассчитывал. Если бы даже чудо и свершилось, то я, боюсь, не смог бы разобрать ни слова в древних магических письменах, ибо, к стыду своему, не утруждался изучением каких-либо наук и иностранных языков в том числе, чем невероятно расстраивал своих родителей, мечтавших увидеть меня когда-то солидным и уважаемым.
