Они формируют неровную колонну, Эдди первый, за ним Беверли, ее рука на плече Эдди так же, как рука Майка — на ее плече. Идут вновь, на этот раз быстрее. Прежнее волнение Эдди бесследно улетучивается.
«Мы идем домой, — думает Беверли, и по телу пробегает дрожь облегчения и радости. — Домой, да. И все будет хорошо. Мы сделали то, за чем приходили, и теперь можем возвращаться назад уже обычными детьми. И это тоже будет хорошо».
Они идут сквозь темноту, и Беверли осознает, что шум бегущей воды все ближе.
1 Дерри — 9:00–10:00
В десять минут десятого скорость ветра над Дерри в среднем составляла пятьдесят пять миль в час с порывами до семидесяти. Анемометр в здании суда зафиксировал один порыв в восемьдесят одну милю, после чего стрелка свалилась на ноль. Ветер вырвал установленный на крыше вращающийся датчик и забросил в залитый дождем сумрак дня. Как и кораблик Джорджа Денбро, его больше никто не видел. К девяти тридцати то, что в департаменте водоснабжения считали совершенно невозможным — могли бы в этом поклясться, — стало не только возможным, но и почти неизбежным: центр Дерри могло затопить впервые с августа 1958 года. Тогда многие старые дренажные трубы оказались забитыми или разрушились во время неожиданно сильной грозы. Без четверти десять мужчины с суровыми лицами съезжались к обеим сторонам Канала на легковушках и в пикапах, безумно ревущий ветер пытался содрать с них непромокаемые куртки и дождевики. Впервые с октября 1957 года на бетонных берегах Канала начали укладывать мешки с песком. Арка, в которую уходил Канал, чтобы пройти под перекрестком, где сходились три улицы, заполнилась водой практически доверху. Здесь пройти по Главной улице, Канальной и у подножия холма Подъем-в-милю можно было только на своих двоих, и те, кто, расплескивая воду, спешил помочь в укладке мешков с песком, чувствовали, как гудят улицы от безумного потока проносящейся под ними воды. Примерно так же гудит и эстакада автомагистрали, если по ней проезжали мимо друг друга тяжелогруженые трейлеры, но здесь вибрация была постоянной, и люди радовались, что находятся в северной части центра города, достаточно далеко от этого мерного урчания, которое скорее чувствовалось, чем слышалось. Перекрывая шум дождя и воды в Канале, Гарольд Гарденер спросил Альфреда Зитнера, которому принадлежало «Риелторское агентство Зитнера», расположенное в западной части города, не провалятся ли улицы. Зитнер прокричал в ответ, что скорее замерзнет ад. Перед мысленным взором Гарольда на мгновение возникли Адольф Гитлер и Иуда Искариот, катающиеся на коньках, а потом он продолжил укладывать мешки с песком. Вода лишь на какие-то три дюйма не доходила до края бетонных стен Канала. В Пустоши Кендускиг уже вышел из берегов, и не вызывало сомнений, что к полудню там образуется огромное, неглубокое вонючее озеро, из которого будут торчать кроны деревьев и некоторых кустов, а вся остальная буйная растительность уйдет под воду. Мужчины продолжали работу, останавливаясь, лишь когда заканчивались мешки с песком… а потом, без десяти десять, их вогнал в ступор жуткий грохот. Позже Гарольд Гарденер сказал жене, что подумал, а не настал ли конец света. Но центр города не провалился сквозь землю — тогда не провалился. Зато рухнула Водонапорная башня. Только Эндрю Кин, внук Норберта Кина, своими глазами видел, как это произошло, но в то утро он выкурил очень уж много колумбийской красной и поначалу подумал, что у него глюки. Он бродил по залитым дождем улицам Дерри примерно с восьми утра, отправясь в путь чуть ли не в ту самую минуту, когда душа доктора Хейла поднималась в небо, где ее ждала большая семейная медицинская практика. Он вымок до нитки (сухим оставался только пакетик с двумя унциями марихуаны, который Эндрю держал под мышкой), но совершенно этого не чувствовал. Его глаза широко раскрылись. Он как раз добрался до Мемориального парка, граничащего с холмом, на котором высилась Водонапорная башня. И, если только он не ошибался, Водонапорная башня наклонилась, как та гребаная башня в Пизе, красующаяся на всех этих коробках с макаронами. «Вау!» — воскликнул Эндрю Кин, и его глаза раскрылись еще шире, будто изнутри их подпирали маленькие пружинки. И тут же послышался скрежет. У него на глазах наклон Водонапорной башни все увеличивался и увеличивался. Эндрю застыл как столб, мокрые джинсы прилипли к тощим ягодицам, мокрая головная повязка с узором пейсли роняла на глаза капли воды. Белые плитки отваливались со стены Водонапорной башни, обращенной к центру города… нет, не совсем отваливались… скорее отскакивали. Заметная трещина появилась примерно в двадцати футах над каменным основанием башни. Из трещины ударила вода, а плитки теперь уже не отскакивали — отлетали, и их уносило ветром. В Водонапорной башне что-то заскрежетало, и Эндрю увидел, как она движется, будто стрелка огромных часов, от двенадцати к часу или двум. Мешочек с травкой выпал из-под мышки и застрял в рубашке у ремня. Эндрю этого не замечал. Стоял как зачарованный. Из башни донеслись резкие звенящие звуки, будто одна за другой лопались струны самой большой в мире гитары. То рвались тросы, установленные внутри цилиндра, которые должным образом компенсировали напряжение, создаваемое давлением воды. Водонапорная башня начала клониться быстрее и быстрее, доски и балки ломались, щепки летели в воздух. «ГРЕ-Е-Е-БА-А-АНЫЙ НАСРАТЬ!» — прокричал Эндрю Кин, но его голос растворился в грохоте падения Водонапорной башни и реве одного с тремя четвертями миллионов галлонов, без малого восьми тысяч тонн воды, выливающихся из боковой трещины. Вода выплеснулась серой приливной волной, и, конечно, будь Эндрю с той стороны Водонапорной башни, куда покатила эта волна, он бы тут же отправился в мир иной. Но Бог благоволит пьяницам, маленьким детям и торчкам. Эндрю стоял в таком месте, откуда мог все видеть, но на него не попало ни капли вылившейся из башни воды. «ГРЕБАНЫЕ СПЕЦЭФФЕКТЫ! — прокричал Эндрю, когда волна понеслась по Мемориальному парку, как нож бульдозера, срезав солнечные часы, рядом с которыми частенько стоял мальчик — звали его Стэн-Супермен Урис — и наблюдал за птицами в отцовский бинокль. — СТИВЕНУ СПИЛБЕРГУ И НЕ СНИЛОСЬ!» Не устояла и каменная купальня для птиц. Какое-то мгновение Эндрю видел, как она переворачивалась, купальня на постаменте, постамент на купальне, а потом все исчезло. Клены и березы, которые отгораживали Мемориальный парк от Канзас-стрит, посшибало, как кегли в боулинге. Падая, деревья порвали все провода. Волна перехлестнула через улицу, начала расширятся, все больше напоминая воду, а не нож бульдозера, который срезал солнечные часы, купальню для птиц и деревья, но ей хватило энергии, чтобы сорвать с фундаментов десяток домов, которые стояли на другой стороне Канзас-стрит, и скинуть их в Пустошь. Они свалились туда с тошнотворной легкостью, в большинстве своем целыми. Эндрю Кин узнал один из них, принадлежавший семье Карла Массенсика. Мистер Массенсик преподавал ему в шестом классе, настоящий зверь. Когда дом переваливал через край склона и скользил вниз, Эндрю Кин осознал, что видит свечу, ярко горевшую в одном из окон, и на мгновение задался вопросом, а может, все это ему только чудится, если вы понимаете, о чем речь. Но тут же в Пустоши раздался взрыв и взметнулось желтое пламя, словно от лампы Коулмана[338] вспыхнула солярка, вытекающая из пробитого бака. Эндрю смотрел на дальнюю сторону Канзас-стрит, где всего лишь сорок секунд назад аккуратным рядком стояли дома представителей среднего класса. «Теперь они Исчезнувший город, и тебе лучше в это поверить, сладенький». На их месте остались десять подвалов, издали напоминавших бассейны. Последнюю мысль Эндрю хотел озвучить, но кричать больше не мог. Его кричалка, похоже, свое отработала. Диафрагма ослабела и стала бесполезной. Он услышал несколько сопровождаемых хрустом ударов, словно великан спускался по лестнице в сапогах с насыпанными в них крекерами. Это Водонапорная башня скатывалась с холма, гигантский белый цилиндр, выплескивающий из себя остатки воды, а концы толстых тросов, удерживавших ее на месте, метались из стороны в сторону и щелкали, как металлические хлысты, прорывали канавы в мягкой земле, которые тут же заполнялись дождевой водой. И на глазах Эндрю, который стоял, вдавив подбородок между ключиц, Водонапорная башня, уже в горизонтальном положении, длиной более ста двадцати пяти футов, взлетела в воздух. На мгновение застыла — сюрреалистический образ, какие, наверное, приходят в голову одетым в смирительные рубашки обитателям комнат с мягкими стенами, — с помятой, блестящей от дождя наружной стенкой, разбитыми стеклами, болтающимися оконными створками, мигалкой (все еще продолжающей мигать) на крыше, призванной предупреждать о препятствии низко летящие самолеты, а потом упала на улицу с рвущим барабанные перепонки грохотом. На Канзас-стрит хватало воды, вылившейся из Водонапорной башни, и теперь вся она текла к центру города с холма Подъем-в-милю. «Там тоже есть дома», — подумал Эндрю Кин, и внезапно колени у него подогнулись. Он тяжело плюхнулся на пятую точку, и брызги полетели во все стороны. Он смотрел на разбитый каменный фундамент, где всю его жизнь стояла Водонапорная башня. Смотрел и гадал, поверит ли ему кто-нибудь. Гадал, а поверит ли он себе.
