Тонкая рука матери метнулась к горлу. Такое бывало, когда она хотела одно, но правильным считала другое.
— Мне кажется, это слишком.
— Вы не хотите, чтобы Белла спала дома, в своей постели?
Он говорил резко, будто забивал гвозди.
— Значит, пусть остается у братьев? Они воины, мама. Кровожадные звери. И если захотят взять женщину, то — без церемоний. Вам прекрасно известно, что по закону Слепой король может разделить ложе с любой, какая ему приглянется. Считаете, это подходящее окружение для вашей дочери? Я — нет.
Когда мать отшатнулась, он понял, что уже орет во весь голос. Вновь задержал дыхание.
— Но, Ривендж, я говорила с ней. Белла пока не хочет возвращаться домой. А они — благородные воины. В Старом Свете…
— Мы даже не знаем их в лицо.
— Они ее спасли.
— Спасибо им, а теперь пусть вернут в семью. Ради бога, Белла — аристократка. Думаете, глимерия ей простит? Один раз она уже отличилась.
В тот-то раз вышел настоящий скандал. Парень, унылый идиот, не стоил ее мизинца. И тем не менее вышел сухим из воды. А Белла влипла по полной, ее имя трепали несколько месяцев. Хоть сестра и делала вид, что ей все равно, Рив знал, что это не так.
Как он ненавидел класс аристократов, к которому принадлежал.
Проклиная себя, Ривендж покачал головой:
— Зачем я разрешил ей уехать из этого дома?
Ладно, вот вернется домой — и ни шагу без разрешения. Он потребует для сестры статуса отстраненной. Ее благородное происхождение оправдывает эти суровые меры. Странно, что это не пришло ему в голову раньше. Тогда Братство будет обязано вернуть Беллу под опеку родного брата, а уж он постарается ограничить ее свободу. Кроме того, каждый мужчина, захотевший с ней повиваться, должен будет получить разрешение главы семьи, а Ривендж отошьет этих мерзавцев, всех до единого. Один раз он уже облажался: не защитил сестру. Больше такого не повторится.
Рив посмотрел на часы, хотя и без того знал, что опаздывает на работу. Запрос можно отправить из офиса. Блюсти древний ритуал, используя электронную почту? ни абсурдно, таковы знаки времени.
— Ривендж…
— Что?
— Ты этим ее оттолкнешь.
— Наоборот. Если я возьму все в свои руки, ей придется вернуться.
Ривендж потянулся за тростью и замер. Мать выглядела такой несчастной. Он нагнулся и поцеловал ее в щеку.
— Мама, не волнуйтесь. Я решу вопрос ее безопасности раз и навсегда. Лучше подготовьте дом к приезду Беллы и снимите траур.
Мадалена покачала головой и благоговейно произнесла:
— Не раньше чем она переступит порог. Нельзя обгонять события и гневить Деву-Законоучительницу.
Ривендж с трудом сдержался. Ревностная любовь матери к Основательнице расы была притчей во языцех. Черт, со всеми этими молитвами, правилами и суеверными страхами ей нужно было родиться Избранной.
Во всяком случае, это была ее духовная клетка. Не его.
— Посмотрим.
Рив медленно пошел к выходу, опираясь на трость. Переходя из комнаты в комнату, он определял местонахождение по качеству пола. В холле был мрамор, в столовой — персидский ковер, в кухне — дубовый паркет… Зрение подсказывало, куда ставить ногу, а трость была нужна на случай, если оступится и потеряет равновесие.
Войдя в гараж, он ухватился за косяк и, осторожно переставляя ноги, преодолел четыре ступеньки вниз. Забравшись внутрь пуленепробиваемого «бентли», он нажал на пульт и стал ждать, пока отворятся ворота.
Проклятье. Знать бы, как выглядят эти чертовы братья и где живут. Он приехал бы к ним в логово, выломал дверь и забрал сестру.
Когда открылась подъездная дорожка, Рив включил заднюю передачу и газанул с такой силой, что покрышки взвизгнули. Теперь, когда он за рулем, можно было двигаться с любой скоростью. Мчаться как ветер, не думая о последствиях.
Машина пулей пронеслась по извилистой дорожке к выезду, газон превратился в размытую полосу. С трудом дождавшись, пока распахнутся очередные ворота, Ривендж рванул вниз по Торн-авеню, одной из самых богатых улиц Колдуэлла.
Чтобы оградить семью от опасностей и лишений, Рив занимался не самыми благородными вещами. Но преуспевал и обеспечивал матери и сестре достойный уровень жизни. Он был готов выполнить любое их желание, любой каприз. Невзгод им уже хватило…
Первым подарочком стала смерть отца. Да, это был удар, и с тех пор Ривендж делал все, чтобы они не знали забот. И не собирался сходить с намеченного пути.
Рив летел в сторону центра на всех парах, как вдруг почувствовал покалывание в основании черепа. Попробовал не обращать внимания, но неприятное ощущение усилилось, шею сдавило тисками. Убрав ногу с педали газа, он решил подождать, пока все пройдет.
Тут-то все и случилось.
Боль ударила как кинжал, глаза застлало красной пеленой. Огни встречных машин стали неоново-розовыми, асфальт — ржавым, а небо — пурпурным, как бургундское. Рив посмотрел на часы: цифры на приборной панели излучали рубиновое сияние.
Черт. Только этого не хватало…
Он поморгал и потер веки. А снова открыв глаза, понял: исчезло пространственное зрение.
Хватало ли, не хватало, — произошло… Ладно, хоть не в центре города.
Рив сдал вправо, в сторону гипермаркета, рядом с которым когда-то находилась Колдуэллская академия боевых искусств, затем сгоревшая. Выключив фары, он проехал вдоль длинных ангаров и припарковался возле бордюра, чтобы при случае не маневрировать, а лишь надавить на газ.
Не выключая двигателя, он стянул соболью шубу, снял пиджак и закатал левый рукав. Потянулся, сквозь красную мглу, к бардачку и достал шприц и резиновый жгут. Игла вывалилась из трясущихся рук, пришлось нагибаться и поднимать ее с пола.
Похлопав по карманам, Рив нащупал ампулу с нейромодулятором дофамином и выложил на торпедо.
Шприц вытащился из упаковки лишь со второго раза, потом игла чуть не переломилась в своей резиновой пробке. Набрав лекарство, Рив затянул жгутом бицепс, помогая себе зубами, и попытался найти вену. В двухмерном пространстве это было не самой простой задачей.
Зрение ему изменило. Все вокруг было… красным.
«Красным-красным — таким красным, красным». Слова колотились в мозгу, отскакивая от стенок черепа. Красный — это цвет паники, отчаяния и ненависти к себе.
Но не цвет его крови. Во всяком случае, не сейчас.
Взяв себя в руки, Рив потыкал пальцем в предплечье, выбирая подходящее место, стартовую площадку, — хайвей, по которому лекарство улетит прямиком в мозг. Но вены куда-то пропали.
Кольнув наугад, он сначала ничего не почувствовал. Но потом началось… тело откликнулось на комариный укус иглы. Онемение, в котором он себя намеренно держал, проходило.
Нащупывая подходящую вену, Рив почувствовал собственное тело, его тяжесть, утопающую в кожаном сиденье. Тепло обогревателя в ногах. Дыхание, мечущееся во рту, и пересохший язык.
Вздрогнув от ужаса, он поскорее вонзил шприц и ослабил жгут. Бог знает, попала ли игла в вену.
Потом уставился на часы. Сердце в груди колотилось.
— Ну, давай… — бормотал он, раскачиваясь всем телом. — Давай… действуй.
Красное было цветом его лжи. Ривендж был заперт в мире красного цвета. В один прекрасный день дофамин не сработает. И он останется в красном безумии навсегда.
Цифры на часах показывали, что прошла одна минута.
— Ох, черт…
Рив потер глаза, будто бы это могло вернуть глубину зрения и нормальные цвета.
Зазвонил мобильный, но он не стал отвечать.
— Пожалуйста… — Дрожь в собственном голосе вызывала ненависть, но сил притворяться суперменом уже не хватало. — Я не хочу себя потерять…
Через мгновенье все пришло в норму: красная пелена спала с глаз, мир снова стал трехмерным. Зло, накопившееся внутри, куда-то испарилось, тело онемело, чувства пропали, зато остались мысли. Подавив осязание, препарат превратил его в живой мешок, который двигался, дышал, говорил и — ура! — управлялся с оставшимися четырьмя чувствами.
