колодцев, которых воображение мое представляло несколько во мраке моей темницы. При другом настроении ума я бы имел мужество покончить разом со всеми этими муками, кинувшись в зияющую пропасть, но теперь я был совершенный трус. Притом же мне невозможно было забыть то, что я читал об этих колодцах, а именно – что против
внезапного уничтожения жизни были приняты там самые тщательные предосторожности тем самым адским гением, который изобрел весь этот план.
От сильного волнения я не мог спать несколько часов, но наконец снова заснул. Проснувшись, я опять нашел возле себя хлеб и кружку воды. Жажда сжигала меня, и я разом опорожнил кружку. Вероятно, в воду было что-нибудь подсыпано, потому что едва я ее выпил, как тотчас заснул глубочайшим сном, подобным сну смерти. Сколько времени он продолжался, я не знаю, но когда я открыл глаза, предметы вокруг меня были видимы. Благодаря какому-то странному серому свету, неизвестно откуда исходящему, я мог видеть все пространство моей темницы.
Я очень ошибся в ее размере; стены не могли иметь больше двадцати пяти ярдов в окружности, и на несколько минут это открытие чрезвычайно меня смутило, хотя, по правде сказать, смущаться было нечем, потому что, при ужасных обстоятельствах, окружавших меня, что могла значить большая или меньшая величина темницы? Но душа моя странно привязывалась к этим мелочам, и я старался отдать себе отчет, почему мог ошибиться в моем измерении. Наконец истина блеснула мне как молния. В первой моей попытке обойти темницу я отсчитал пятьдесят два шага до той минуты, когда упал; я должен был быть в это время шагах в двух от лоскутка саржи, потому что уже обошел почти всю стену кругом. Но тут я заснул и, проснувшись, вероятно, пошел назад и, таким образом, сделал двойной обход. Беспорядок в мыслях препятствовал мне заметить, что в начале обхода стена была у меня по левую руку, а при конце она очутилась по правую.
Я также ошибся относительно формы здания. Идя ощупью, я попадал руками на много углов, и оттого мне казалось, что постройка стен очень неправильна. Вот что значит действие совершенной темноты на человека, пробуждающегося от обморока или сна! Эти углы просто были легкие неровности в стене; общая же форма темницы была четвероугольная. То, что я принял за камни, оказалось теперь плитами железа или другого какого металла, которого спайки и составляли неровности. Вся поверхность этой металлической постройки была грубо испачкана всеми отвратительными и безобразными эмблемами, порожденными суеверием монахов. Фигуры демонов с угрожающими лицами, формы скелетов и другие тому подобные изображения оскверняли стены на всем их протяжении. Я заметил, что контуры этих чудовищ достаточно явственны, тогда как краски попортились и слиняли как будто от действия сырой атмосферы. Тут я разглядел также, что пол выложен камнем; посреди его зиял кругообразный колодезь, которого я избегнул, и, кроме него, не было другого в темнице.
Все это я видел неясно и с некоторым усилием, потому что мое физическое положение странно изменилось во время моего сна. Теперь я лежал во весь рост на спине на чем-то вроде деревянной низкой скамьи, к которой я был крепко привязан длинной тесьмой, похожей на ремень. Она несколько раз обвивалась вокруг всего тела, оставляя свободными только голову и левую руку, так что я лишь с усилием мог доставать пищу, поставленную возле меня на полу в глиняном блюде. Я заметил с ужасом, что кружки не было, а между тем меня пожирала невыносимая жажда. Казалось, что довести эту жажду до последних пределов входило в план моих палачей, потому что мясо, находившееся в блюде, было изобильно приправлено пряностями.
Я поднял глаза и стал рассматривать потолок. Он был от меня на высоте тридцати или сорока футов и походил устройством на стены. В одной из его плит странная фигура привлекла мое внимание. Это было нарисованное изображение времени, как его обыкновенно представляют, только с той разницей, что вместо косы оно держало предмет, который я принял с первого взгляда за огромные нарисованные часы. Было, однако, в форме этого предмета что-то такое, что заставило меня вглядеться в него с большим вниманием, и пока я смотрел на него, подняв глаза, так как он находился прямо надо мною, мне показалось, что он шевелится. Минуту спустя эта мысль подтвердилась: внизу часов качался маятник коротким и медленным движением. Наконец, утомившись следить за его однообразным движением, я обратил взор на другие предметы моей кельи. Легкий шум привлек мое внимание, и, взглянув на пол, я увидел, что по нему ходят огромные крысы. Они вышли из колодца, который был виден мне по правую руку, и в ту минуту, как я смотрел на него, крысы стали кучами выскакивать оттуда, привлеченные запахом мяса. С большим трудом я мог отогнать их от моей пищи.
Прошло с полчаса, а может быть, и с час, потому что я не мог ясно определить времени, когда я снова поднял глаза кверху. То, что я там увидел, привело меня в недоумение и изумление. Размер маятника увеличился почти на целый ярд, и движение его стало быстрее. Но что меня больше всего смутило, так это то, что он видимо опустился. Тогда я разглядел – не стану описывать с каким ужасом, – что нижняя его оконечность состояла из блестящего стального полумесяца, имевшего около фута длины от одного рога до другого; рога были направлены кверху, а нижняя округлость, очевидно, была наточена, как бритва. Он казался так же тяжел и массивен, как бритва, утолщаясь кверху своим широким концом, и был прикреплен к тяжелому медному пруту, на котором раскачивался со свистом.
Я не мог более сомневаться в участи, приготовленной мне изобретательностью монахов. Агенты инквизиции угадали, что я открыл колодезь – колодезь, вполне достойную кару для такого еретика, как я… Я совершенно случайно избежал падения в него, но в то же время знал, что искусство делать из казни западню и сюрприз для осужденного составляет важную отрасль всей этой фантастической системы тайных экзекуций. Так как мое нечаянное падение не удалось, то в план этих демонов вовсе не входило бросить меня туда насильно, следовательно, я был обречен – на этот раз уже непременно – на другую, более приятную смерть… Более приятную! Посреди моей агонии я улыбнулся, когда мне пришло на ум это странное слово.
К чему послужит рассказывать те долгие, долгие часы ужаса, в продолжение которых я считал звучащие движения стали? Она опускалась дюйм за дюймом,
