– ...встревожилась и сняла ее, – подсказала Робин.
– Да. Скорее всего, выкинула ее на свалку, – добавила Синтия. – Я была тогда совсем маленькой. Но твоя картина, Рози, напомнила мне о той. Пэм внимательно изучала полотно.
– Да, – произнесла она, – неудивительно. Мне кажется, я вижу, как женщина дышит.
Они все дружно рассмеялись, и Рози засмеялась вместе с ними.
– Да нет, дело не в этом, – сказала Синтия. – Она просто... немножко старомодная... как картина в школьном актовом зале... и бледная. Если не считать платья и грозовых туч, все краски бледные, посмотрите. И на моей картине «Де Сото» все было бледным, кроме реки. А река яркого серебристого цвета. Когда я смотрела на картину, то в конце концов переставала замечать все остальное и видела только реку.
– Расскажи нам про работу, – повернулась к Рози Герт. – Кажется, ты упомянула о работе?
– Выкладывай все, – потребовала Пэм.
– Да, – поддержала ее Анна, – расскажите нам все, а затем я хотела бы несколько минут поговорить с вами в моем кабинете.
– Это... то, чего я так ждала?
Анна улыбнулась:
– Думаю, что да.
–
– Это одна из лучших комнат, значащихся в нашем списке, и я надеюсь, вам она понравится не меньше, чем мне, – сказала Анна. На краю ее письменного стола опасно зависла стопка листовок, объявлявших о предстоящем летнем пикнике и концерте «Дочерей и сестер», мероприятии, которое устраивалось в некоторой степени для Сбора средств, в некоторой для создания благоприятного имиджа организации в глазах общественности, а вообще-то представляло собой небольшой праздник. Анна взяла одну листовку, перевернула ее чистой стороной и набросала примерный план. – Вот здесь кухня, здесь откидная кровать, тут небольшая жилая зона. Вот ванная. Не могу сказать, что в ней очень просторно, сидя на унитазе, вам придется вытягивать ноги прямо под душ, но это ваша комната.
– Да, – пробормотала едва слышно Рози. – Моя.
В нее снова начало прокрадываться чувство, которого она не испытывала уже несколько недель, – словно все происходящее не более чем сон, и в любую секунду она может опять проснуться рядом с Норманом.
– Вид из окна замечательный – не Лейк-драйв, конечно же, но парк Брайант весьма привлекателен, особенно в летнее время. Второй этаж. Район немножко сдал в восьмидесятые годы, но постепенно приходит в себя.
– Вы так хорошо рассказываете, будто сами там жили, – вставила Рози.
Анна пожала плечами – изящный, красивый жест, – нарисовала перед дверью комнаты коридор, затем лестницу. Она рисовала просто, без прикрас, с экономностью профессионального чертежника, и говорила, не поднимая головы.
– Я бывала там не раз и не два, но вы, наверное, не это имеете в виду.
– Да.
– Часть моей души отправляется с каждой женщиной, когда та уходит. Я полагаю, это звучит до противного возвышенно, но мне все равно. Это правда, и это главное. Что скажете?
Рози порывисто обняла ее и мгновенно пожалела о своей несдержанности, почувствовав, как напряглась Анна.
«Не следовало мне этого делать, – подумала она, отступая. – Я же знала».
Она действительно знала. Анна Стивенсон добра, верно, и внутренне Рози не сомневалась в ее доброте – в определенном смысле даже святости, – однако не надо забывать и про странное высокомерие и самодовольство; к тому же Рози успела понять, что Анна не терпит, когда люди вторгаются в ее личное пространство. И очень не любит, когда к ней прикасаются.
– Простите, пожалуйста, – произнесла она тихо, отступая.
– Не глупите, – коротко бросила Анна. – Так что вы скажете?
– Я в восторге.
Анна улыбнулась, и возникшая между ними небольшая неловкость осталась позади. Она нарисовала крестик на стене жилой зоны возле крошечного прямоугольника, обозначавшего единственное окно комнаты.
– Ваша новая картина... клянусь, вы решите повесить ее именно здесь.
– Мне тоже так кажется.
Анна положила карандаш на стол.
– Я счастлива, что имею возможность помочь вам, Рози, и очень рада, что вы оказались у нас. Эй, у вас все потекло.
В очередной раз Анна протянула ей салфетку «Клинекс», и Рози подумала, что это, наверное, не та коробка, из которой Анна доставала салфетку в день первого интервью в кабинете. У нее создалось впечатление, что запасы салфеток Анне приходится пополнять очень часто. Рози взяла салфетку и утерла глаза.
– Знаете, вы спасли мне жизнь, – сказала она хрипловатым голосом. – Вы спасли мне жизнь, и я никогда, никогда этого не забуду.
– Лестно, но далеко от истины, – парировала Анна своим сухим спокойным голосом. – Говорить о том, что я спасла вам жизнь, было бы точно так же ошибочно, как утверждать, что Синтия уложила на лопатки Герт в спортивном зале. Вы сами спасли себе жизнь, воспользовавшись представившейся возможностью и покинув человека, который делал вам больно.
– И все же спасибо огромное. Хотя бы за то, что я здесь.
– Не стоит благодарностей, – ответила Анна, и в единственный раз за весь срок пребывания в «Дочерях и сестрах» Рози стала свидетелем появившихся на глазах Анны Стивенсон слез. С мягкой улыбкой она протянула коробку с салфетками назад хозяйке кабинета.
– Вот, – сказала она. – Похоже, у вас в глазах тоже образовалась маленькая течь.
Анна рассмеялась, вытерла глаза и бросила салфетку в мусорную корзину.
– Ненавижу слезы. Это моя личная тайна, которую я храню от всех. Время от времени мне кажется, что я справилась со своим недостатком, что теперь уж точно я от него избавилась. А потом все происходит снова. Примерно то же самое я чувствую в отношении мужчин.
На короткое мгновение в памяти Рози всплыли ореховые глаза Билла Штайнера.
Анна снова взяла карандаш и быстро нацарапала что-то под схематичным наброском нового дома Рози, затем протянула ей листок. Опустив глаза, Рози прочитала адрес: Трентон-стрит, 897.
– Теперь это ваш адрес, – добавила Анна. – Правда, это почти на другом конце города, но теперь вы можете пользоваться автобусом, так ведь?
С улыбкой – и со слезами на глазах – Рози утвердительно кивнула головой.
– Можете дать адрес тем подругам, с которыми познакомились здесь, и тем друзьям, которые в конце концов появятся у вас за стенами этого здания, но сейчас о нем знают только два человека – вы и я. – Ее слова казались Рози чем-то заранее заготовленным, похожим на многократно отрепетированную прощальную речь. – И помните, никто и никогда не узнает ваш адрес через «Дочерей и сестер». Просто мы так привыкли поступать. За двадцать лет работы с обиженными женщинами я убедилась, что нужно делать так, и только так, а не иначе.
