Взгляд Рози переместился на картину, стоящую на полу рядом с дверью кабинета, и она поняла, что это невозможно. Картина была обращена лицом к стене, и Рози видела только ее обратную сторону, и все же ей показалось, что она различает сам рисунок: в ее сознании выкристаллизовался отчетливый образ женщины на холме под затянутым грозовыми тучами небом над полусожженным храмом, и образ этот нисколько не походил на сон. Ничто, решила она, не сможет превратить эту картину в сон.
«А если повезет, – подумала она и слабо улыбнулась, – мне никогда не придется узнать правильный ответ на все вопросы».
– Сколько стоит квартплата, Анна? Смогу ли я осилить ее?
– Триста двадцать долларов в месяц. Хватит ли у вас денег хотя бы на первые два месяца?
– Да. – Анна могла и не спрашивать; не будь у Рози достаточно денег, чтобы обеспечить свое существование в первое время, разговор просто не состоялся бы. – По-моему, не очень дорого. Во всяком случае, для начала неплохо.
– Для начала, – повторила Анна. Она ущипнула пальцами подбородок и бросила проницательный взгляд через стол на Рози. – Из чего следует логический вопрос о вашей новой работе. На первый взгляд, звучит соблазнительно, но при всем при том...
– Сомнительно? Ненадежно? – Эти слова пришли ей на ум по дороге домой... и тот факт, что, несмотря на весь энтузиазм Робби Леффертса, она, собственно, не знала, способна ли исполнять такую работу, и не узнает до самого утра в понедельник. Анна кивнула.
– Я бы, наверное, подобрала другие слова – какие именно, сказать не могу, – но эти тоже подойдут. Сложность состоит в следующем: если вы уйдете из «Уайтстоуна», я не в состоянии дать стопроцентную гарантию того, что вас возьмут обратно, особенно если все нужно будет сделать быстро. В «Дочерях и сестрах», как вам прекрасно известно, постоянно появляются новые женщины, и я, естественно, в первую очередь должна заботиться о них.
– Конечно. Я понимаю.
– Разумеется, я постараюсь сделать все, что в моих силах, но...
– Если с работой, которую предлагает мне мистер Леффертс, не выгорит, я поищу где-нибудь место горничной или официантки, – тихо сказала Рози. – Спина сейчас беспокоит меня гораздо меньше, так что, думаю, справлюсь. Благодаря Дон я, надеюсь, смогу получить место кассира в какой-нибудь работающей допоздна лавке. – Дон Верекер обучала обитательниц «Дочерей и сестер» основам работы на кассовом аппарате, который хранился в одном из подсобных помещений. Анна по-прежнему внимательно смотрела на Рози.
– Но не думаю, что до этого дойдет, как вы считаете?
– Нет. – Она искоса бросила еще один взгляд на картину. – Надеюсь, все образуется. Между тем я многим вам обязана...
– И знаете, что нужно делать со своими чувствами, не так ли?
– Передать их дальше.
– Верно, – кивнула Анна. – Если когда-нибудь вы встретите на улице женщину, похожую на вас недавнюю – женщину, которая выглядит растерянной и шарахается от собственной тени, – постарайтесь помочь ей. – Могу я задать один вопрос, Анна? – Пожалуйста, сколько хотите. – Вы как-то проговорились, что «Дочерей и сестер» основали ваши родители. Почему? И почему вы до сих пор продолжаете их дело?
Анна выдвинула ящик письменного стола, порылась в нем и извлекла на свет толстую книгу в мягкой обложке. Она положила ее на край стола перед Рози. Та взяла книгу, посмотрела на нее, и на секунду ощутила потрясающей ясности вспышку памяти, яркую, как кошмарные отчетливые воспоминания тех, кто прошел через ужасы войны. В тот миг она не просто вспомнила влажность внутренней части бедер, ощущение маленьких зловещих поцелуев; она, казалось, пережила все заново. Она увидела тень Нормана, разговаривающего на кухне по телефону. Она увидела, как тени от его пальцев без устали перебирают похожий на спираль телефонный шнур. Она услышала, как он сообщает собеседнику на другом конце линии о том, что это, конечно же, срочно,
что его жена беременна. Потом она увидела, как он возвращается в комнату, подбирает куски разорванной книги, которую выхватил у нее из рук перед тем, как ударить. На книге, которую показала ей Анна, она увидела ту же самую рыжеволосую девушку. В этот раз она была одета в бальное платье и ее сжимал в объятиях красивый цыган со сверкающим взглядом.
– Вот откуда начинаются все неприятности, – сказал тогда Норман. – Сколько раз говорил я тебе, что мне такое дерьмо не нравится!
– Рози? – В голосе Анны звучала явная обеспокоенность. И еще ее голос доносился издалека, как голоса, которые слышишь сквозь сон. – Рози, вам плохо?
Она с усилием оторвала взгляд от книги («Несчастная любовь», – гласило название, сделанное такими же блестящими красными буквами, а ниже утверждалось, что это «самый потрясающий роман Пола Шелдона») и выдавила жалкое подобие улыбки.
– Все нормально, не волнуйтесь. Какой-то бестселлер?
– Душещипательные романы – одно из моих тайных пристрастий, – призналась Анна. – Лучше шоколада, потому что от них не толстеешь, а мужчины в них не чета настоящим, они не звонят в четыре часа утра и не завывают с пьяными всхлипываниями в трубку, предлагая начать все сначала. Но это дешевка, и знаете почему?
Рози покачала головой.
– Потому что в них объясняется весь мир. В них обязательно найдется причина для всего. Иногда это такие же вымышленные и искусственные истории, как в рекламных газетах, которые бесплатно раздаются в супермаркетах, иногда они полностью противоречат тому, что известно разумному человеку о поведении людей в реальном мире, но объяснения всегда при них. В «Несчастной любви» Анна Стивенсон, заправляющая «Дочерями и сестрами», обязательно окажется пострадавшей в молодости... или ее мать будет пострадавшей. Но я таковой себя не считаю, да и маму, насколько помню, никто никогда не обижал. Муж иногда игнорировал меня – к вашему сведению, я разведена уже двадцать лет, если Пэм или Герт еще не успели сообщить вам, – но он никогда и пальцем меня не тронул. В реальной жизни, Рози, люди подчас совершают поступки, как хорошие, так и плохие, просто потому что. Вы понимаете, о чем я говорю?
Рози медленно кивнула головой. Вспоминала все те дни, когда Норман бил ее, издевался, доводил до слез... а потом, ни с того ни с сего приносил вечером дюжину роз и вел на ужин в ресторан. Если она спрашивала, в чем дело, по какому поводу такая честь, почему ему вздумалось вытащить ее из дому, он обычно пожимал плечами и говорил: «Захотелось доставить тебе удовольствие». Другими словами, просто потому что. Мама, почему я должен отправляться спать в восемь часов даже летом, когда на дворе светло, как днем? Просто потому что. Папа, почему бабушка умерла? Просто потому что. Очевидно, Норман полагал, что эти редкие выходы в свет и подарки способны компенсировать то, что он считал, наверное, «приступами несдержанности». Он никогда не узнает (да, пожалуй, и не понял бы, скажи она ему об этом), что внезапная ласка и подарки страшили ее еще сильнее, чем его злость и вспышки ярости. Во всяком случае, она знала, как вести себя при этом.
