Ее тень осталась на месте, но сияющий мертвенным светом круг, в котором она находилась, дрогнул.
– Ты с ума сошел… – сказала она.
Ее тень стала тоньше, а круг света залил лужайку до середины.
– Как ты оказался на этом корабле?
Дыхание коснулось ее затылка.
– Боже мой, тринадцать лет молчания… – прошептала она, и глаза ее, как тогда, на корабле, наполнились красотой. И к ним прилила влага, и тонкая блестящая нитка скатилась по ее щеке. – Я уже все забыла. Я забыла, что ты есть. Зачем ты… – Она не успела договорить.
Сильные руки обхватили ее плечи и развернули. Одна из потрескивающих веток упала в траву, и на лужай- ке сразу стало сумеречней, таинственней и даже интимнее…
Горячие губы впились в ее губы, ладони обхватили ее щеки, и женщина, заплакав и совершенно обессилев, схватилась за ветку, простершуюся над ней. Время остановилось. Во всяком случае для них обоих.
– Оставь его, – слышала она, – тринадцать лет ничего не значат. Мы уедем и вспомним время, когда сходили с ума от любви друг к другу… – Он задыхался от страсти, говорить ему было все труднее и труднее, но еще обезволенней и бессильнее чувствовала себя она. Женщина ощущала, как сильные руки его поднимают ее в воздух. – Думал ли я, что увижу тебя снова?… Думал ли я… Ты исчезла, ты пропала… Тебя словно и не было… – Она чувствовала его в себе и понимала, что теряет над собой власть навсегда. Лишь ветка с пучком играющего огня над головой не позволяла ей окончательно разорвать связь с действительностью. Время сорвалось с места и понеслось с ужасающей скоростью.
Ей хотелось кричать. Это была не боль. Это было первое, настоящее знакомство с ощущениями достигшей наивысшего наслаждения женщины. Прижавшись к стволу и вцепившись ногтями в дерево, она подавила крик и обмякла. Время опять остановилось.
Им не было видно, как во мраке к ним двинулась тень. С другой стороны дерева, в которое вцепилась Женщина, кто-то невидимый им готовился к атаке. Движения его были пружинисты и напряженны…
Женщина, давя вскрики, всхлипывала, мужчина слышал только ее, только ее голосом и движениями он был занят, а весь остальной мир для него не существовал. Пораженная, захваченная неожиданным зрелищем врасплох, Дженни словно сама участвовала в этой сумасшедшей любовной игре. Зажав ладонью рот и широко распахнув глаза, она с изумлением наблюдала за любовным соитием тех, кого на этом острове никак нельзя было назвать близкими людьми.
Никто из них не видел, как тень за деревом начала свое движение. И в тот момент, когда секунда или менее того оставались до картины не сладострастной, а ужасной, раздался звук, который никто из троих не услышал. Тень мгновенно обмякла, вцепилась в дерево, а после стала сползать по нему… Послышался шорох коры, но он слился со звуками любви, а затем и вовсе растворился в ночи…
Прижавшись спиной к стволу пальмы, Дженни смотрела на неистовых любовников. Обнявшись и осыпая лица друг друга поцелуями, они не хотели расставаться…
Дженни не могла видеть, как рядом с пальмой, за ее Спиной, появился еще кто-то. Узловатая, жилистая рука с обломанными ногтями протянулась к ее шее, и снова раздался этот звук. Грязная ладонь сжалась в кулак, и в следующее мгновение пальцы стали шевелиться так, словно кто-то собирался завязать их в узел.
Насторожившись, Дженни повернула голову в сторону. Ей послышалось, что кто-то негромко и тихо, как если бы это был ребенок, хлопнул в ладоши…
Ей оставалось повернуть голову еще на дюйм, чтобы увидеть конвульсивно содрогающиеся пальцы. Еще мгновение, и она увидит их…
И снова этот щелчок. Дженни повернула голову, но было поздно. За мгновение до того, как взгляд ее упал на шершавый ствол пальмы, рука исчезла.
«Попугай, броненосец, ехидна, землеройка, обезьяна, что угодно…» – пронеслось в ее голове, и она забыла обо всем, когда услышала голос мужчины…
* * *
– Когда мы снова окажемся на корабле, приплывем в Гамильтон и оттуда ты уедешь со мной, – сказал Борис, наконец оторвав губы от лица чужой жены. – Скажи, что уедешь…
– Да, я уеду с тобой…
Ей хотелось сказать, что уйти от Сергея ей будет трудно, но она ничего не сказала.
А еще ей хотелось спросить, что стало с другим, тем, вторым, имя которого она произносить не хотела, но она и здесь заставила себя быть терпеливой. Она и так получила больше, чем заслуживала.
Борис наклонился и поднял почти погасший факел.
– Я люблю тебя, я все эти годы ждал тебя…
Заглянув ей в глаза, он, словно они договаривались,
развернулся и направился к их лагерю. Но снова остановился, чтобы сказать: -
– Мы будем вместе, слышишь? Все эти годы мне не нужна была другая. Я искал тебя, но – бог свидетель – не думал, что встречу тебя в Гаване.
Прислонившись затылком к шершавому стволу пальбы, она заплакала. Она плакала и улыбалась.
– Господи боже… зачем он здесь… – Она вытерла ладонью лицо, поправила волосы и сказала так тихо, что не расслышала бы и сама, если бы не ее губы шептали это: – И спасибо тебе за то, что он здесь…
На плечо ее снова что-то упало. Но она опять этого не заметила.
Выйдя из леса, она подошла к костру и бросила в него почти потухшую ветвь.
«Будь что будет», – решила она и легла, обратив лицо к побитой молью черной занавеске неба.
– Откуда у тебя кровь на плече? – спросит ее утром муж, но это будет утром.
Что еще случится утром – она не знала. Как не будет знать уже никогда, что через минуту после ее ухода с лужайки из пышной кроны дерева, под которой она любила мужчину, высунется рука. Едва на нее падет лунный свет, рука исчезнет. И появится снова через несколько мгновений. Она гибко вытянется и сдернет с ветки останки окровавленных кишок Адриано.
Всю ночь пели древесные лягушки. Этот душераздирающий концерт начался с наступлением темноты и длился до рассвета. Макарову казалось, что все способные издавать клекот земноводные Бермудских островов собрались в одном месте и заорали, зная наверное, что ничего, кроме отвращения и головной боли, у пассажиров «Кассандры» это их хоровое пение не вызовет.
Макаров сжал сигаретную пачку в руке. Четыре штуки.
Тряхнув пачку, он вытащил зубами сигарету и чиркнул колесиком зажигалки. Затянувшись, он обвел взглядом всех, кто находился на берегу. Люди собрались под навесом. Все до единого. Часы давно перекочевали с палки на запястье Макарова, костер дымился останками веток, ночь ушла.
– Я не собираюсь вас обнадеживать, – сказал он. – Глупо делать это, находясь в равном положении с теми, кто сидит рядом, и кто с той же беспомощностью пытается понять, что происходит. Нам просто нужно решить, что делать до прибытия судна. Если наше пребывание на этом берегу является длящимся розыгрышем, то фирму-организатора ждут крупные неприятности. Один человек умер, Левшу и Дженни едва не задрала пантера. – Макаров помолчал. Он мог бы добавить еще и увиденное на могиле Адриано. – Среди нас беременная женщина и двое детей. Женщин вообще я уж не упоминаю, как не упоминаю людей вообще. Не знаю, спрашивали ли вас представители компании-организатора, сделаны ли вами прививки. Например, меня и сына моего никто не спрашивал. У нас нет еды, воду мы нашли сами, но теперь известно, что идти за ней далеко и что у нас нет возможности делать это часто.
