В первую минуту Джеффри Оллибертон не догадался, кто тот старик, стоящий в дверях; не догадался не только потому, что звонок вывел его из глубокой прострации. В деревне, как он полагал, плохо то, что жителей в ней слишком мало, чтобы не знать кого-то вовсе, и слишком много, чтобы узнавать всех с первого взгляда. Иногда приходится довольствоваться тем, что удается уловить семейное сходство, причем нельзя полностью исключить, что перед тобой плод прелюбодеяния. Подобные трудности можно преодолеть, даже если чувствуешь себя не совсем ловко, разговаривая с человеком, чье имя ты должен знать и все-таки не можешь вспомнить. Трудности воистину космического масштаба начинаются тогда, когда перед тобой два вроде бы знакомых человека и ты должен представить их друг другу.
– Надеюсь, я не обеспокоил вас, сэ-эр, – произнес посетитель, теребя в руках дешевую полотняную шляпу. Джеффри осветил фонарем его морщинистое, желтое лицо и увидел на кем следы тревоги, даже, скорее, страха. – Просто я не хотел идти к доктору Букингсу и, конечно, не хотел беспокоить его милость. По крайней мере пока не повидаю вас, если вы понимаете, что я хочу сказать, сэ-эр.
Джеффри не понимал. Зато он наконец понял другое – кто его поздний гость. Тот сам помог Джеффри, упомянув преподобного доктора Букингса, священника англиканской церкви. Три дня назад доктор Букингс совершил над Мизери прощальный обряд на кладбище, располагавшемся за домом пастора, и этот тип там был, хотя и старался держаться на заднем плане, где его было нелегко заметить.
Его фамилия Колтер. Он один из служителей церкви. Если уж быть до конца откровенным, он могильщик.
– Здравствуйте, Колтер, – сказал Джеффри. – Чем могу быть полезен?
– Звуки, понимаете, сэ-эр, – неуверенно заговорил Колтер, – на кладбище звуки. Ее милость не уснула спокойно, как полага-ается, вот что, и я боюсь…
Эти слова как будто ударили Джеффри в солнечное сплетение. Он вдохнул, и обжигающая боль пронзила ребра, туго перевязанные доктором Шайнбоуном. Шайнбоун говорил, что после ночи, проведенной на холодной земле под дождем, Джеффри почти наверняка заболеет воспалением легких, но прошло уже трое суток, а температура не поднималась и кашель не начинался. Джеффри знал, что не заболеет – Бог не допустит, чтобы виновный отделался так легко. Он верил, что Бог осудит его на долгие, долгие годы воспоминаний об утраченной возлюбленной.
– Вы в порядке, сэ-эр? – спросил Колтер. – Я слышал, вы в ту ночь пострада-али? – Он запнулся. – Ну, когда она умерла.
– У меня все нормально, – медленно отозвался Джеффри. – Колтер, вы говорите, что слышали какие-то звуки… Вы, наверное, просто вообразили, что слышали их.
Колтер казался ошарашенным.
– Вообрази-ил? Cэ-эр! Может, вы мне еще скажете, что в Господа Иисуса не верите и в жизнь вечную? Разве вы не помните, как Дункан Фромсли видел старика Паттерсона через два дня после того, как его похоронили, и старик светился, как болотный огонек?
Скорее всего, подумал Джеффри, это и был болотный огонек плюс пар из бутылки Дункана Фромсли.
– А еще полгорода видело того монаха-паписта, который разгуливает по стенам Риджхит-мэнора. Из Ло-ондона, прах его побери, и то две дамы приехали – из Психи-ического общества – на него посмотреть!
Джеффри понял, о каких дамах говорит Колтер. Две стареющие истерички, наверняка страдающие от резких перепадов настроения, обе какие-то изло-манные, как силуэты в детских ккижках «нарисуй и назови».
– Привидения существуют, как и мы с вами, сэ-эр, – серьезно продолжал Колтер. – И пусть бы они там и были, ничего, но там звуки такие жуткие, зловещие, знаете ли, и я теперь даже не хочу проходить мимо кладбища, а завтра мне надо рыть могилу для малыша Ройдманов. Вот так-то.
Джеффри взмолился про себя, чтобы Господь ниспослал ему терпение, так как желание наорать на этого глупого могильщика стало почти непреодолимым. Только что он мирно дремал у камина, открытая книжка лежала у него на коленях, и тут явился этот Колтер, разбудил его… и теперь он просыпался, и с каждой секундой усиливалась тупая боль от сознания того, что его любимой уже нет на свете. Она уже три дня в могиле… Скоро пройдет неделя… потом месяц… год… десять лет. Горе, думал он, подобно скале на берегу океака. Сон – как прилив, он приносит облегчение. А когда пробуждаешься, каступает отлив, скала снова показывается над водой, неотвратимо реальная, она будет здесь вечно, если только Богу не будет угодно смыть ее.
