— Мне от него ничего не нужно. Я тебе уже сказала.
— У него особняк, у тебя скромная квартирка в садике.
Лизл осознала, что, злится, очень злится. Но признание в этом означало бы, что она позволяет Брайану одержать еще одну победу. Поэтому она не ответила.
Раф долго смотрел на нее, потом сказал:
— Выглядит не совсем справедливо, правда?
— Жизнь несправедлива, Раф. Если ждать справедливости от жизни, свихнешься задолго до своей кончины.
— Прекрасно! — вскричал он. — Я сам не мог бы сформулировать лучше. Справедливость придумали люди. Жизнь ее не гарантирует, и мы должны заботиться об этом сами. Поэтому я тебя сюда привез. Теперь мы знаем, где живет доктор Каллаген, и можем внести в его медвежий угол немножечко справедливости.
Улыбка Рафа, который с шумом и ревом промчался мимо закрывшейся двери гаража Брайана, устрашила Лизл.
* * *
Они перекусили, и Раф попросил Лизл остаться. Они только что сбросили последние одежды, когда Раф вытащил из шкафа черный кожаный ремень и протянул ей.
— Зачем это? — спросила Лизл.
Она повертела его в руках. Длинный, фута четыре, и два дюйма в ширину.
— Я хочу, чтобы ты испробовала его на мне.
Лизл почувствовала, как внутри у нее вдруг что-то сжалось.
— Что это значит — «испробовала»?
— Я хочу, чтобы ты хлестнула меня.
В желудке у Лизл екнуло.
— Это противно.
— Что противно?
— Слушай, Раф, я люблю тебя, но не могу примириться с твоими мазохистскими штучками.
Его глаза неожиданно загорелись.
— С моими штучками? Лизл, да это ведь ты мазохистка! Это ты позволяла людям себя унижать, топтать, сковывать, пока не пришла к выводу, что такова твоя доля, твой образ жизни. Каждый день твоей жизни — мазохизм, Лизл! Ты должна править миром, а не довольствоваться жизнью у него под пятой!
— Я не хочу никому причинять боль, Раф.
Он подошел и нежно обнял ее.
— Знаю, Лизл. Это потому, что ты хороший человек. Но в тебе столько злости, что просто страшно. Она кипит в тебе.
Лизл признает — он прав. Она никогда раньше не понимала, сколько в ней злобы. Но теперь невозможно отрицать это. Она открыла это с тех пор, как познакомилась с Рафом — кипящую в глубине ее существа ярость. И каждой прошедшей неделей чувствовала, как она поднимается на поверхность.
— Я ничего не могу с этим сделать.
— О нет, можешь. И сделаешь. Ты должна выпустить эту злобу наружу, прежде чем стать новой Лизл.
— Не знаю, хочу ли я стать новой Лизл.
— Тебе нравится старая Лизл?
— Нет. «Господи, нет!»
— Тогда не бойся перемениться.
Слова его были такими мягкими, такими нежными, прикосновение обнаженной кожи таким теплым. Звук его голоса, покачивая, убаюкивал ее.
— Поэтому я провел тебя через все эти маленькие безликие преступления. Они символичны. Они позволили тебе изливать злобу маленькими безвредными дозами и под вели тебя ближе к новой Лизл. То же самое сделает этот ремень.
— Нет, я…
— Слушай меня, слушай меня, — тихо шептал он, почти касаясь губами ее уха. — Это акт символический. Я не желаю, чтобы ты в самом деле причинила мне боль. Поверь, мне будет приятно, а не больно. Относись к этому так же, как к нашим маленьким кражам, — фактически они никому не причинили вреда. И здесь будет то же самое. Не надо бить меня с силой. Просто хлестни по спине и представь, что я — Брайан.
— Раф, пожалуйста… — Ее начинало подташнивать.
— Какой тут вред? Ты не причинишь боли мне и не причинишь боли Брайану. Только поможешь себе. Это символически, помни. Символически.
— Ладно, — сказала она наконец. — Символически.
Ей не хочется этого делать, но раз Раф считает, что это так важно, можно попробовать. А если это как-то облегчит ее злобу — хотя непонятно, как это возможно, то пойдет на пользу. А если нет, то, покончив с этим, они займутся любовью. Вот чего ей действительно хочется.
Раф лег на постель лицом вниз, подставив под ремень гладкую голую спину.
— Хорошо, — сказал он. — Двадцать ударов. Только думай, что я — это Брайан, и бей по спине.
Чувствуя тошноту, Лизл взмахнула ремнем и опустила его во всю длину на спину Рафа. Он рассмеялся.
— Ну ладно, Лизл. Это смешно. Перед тобой Брайан. Парень, которого ты любила, которому верила так, что вы шла за него замуж.
Лизл опять замахнулась и ударила чуть посильней.
— Это все, на что ты способна? Лизл, это парень, который наверняка водил тебя за нос, когда ты была еще невестой. А во время судебных слушаний при разводе ты узнала, что он путался с однокурсницами через неделю после возвращения из свадебного путешествия.
Теперь она хлестнула сильней.
— Вот так. Просто представь, что я — тот самый парень, который позволил тебе работать на него целыми днями, чтобы он мог получить степень, а когда тебя не было, затаскивал в твой дом дешевку с ночного дежурства и трахал ее в твоей постели.
Лизл вспомнила дикое выражение лица Брайана, когда он рассказывал ей об этом. Ремень громко щелкнул по спине Рафа. Она хлестнула еще раз, еще сильней.
Щелк!
— Хорошо! Перед тобой парень, который взял тебя в жены не как женщину, а как ломовую лошадь, как талон на питание.
Щелк!
— А когда перестал нуждаться, вышвырнул тебя, как старую газету.
— Будь ты проклят! — услышала Лизл свой собственный голос. Раф расплылся в ее глазах, затуманился, она хлестала, хлестала изо всех сил. Еще и еще, снова и снова, пока не увидела что-то красное…
…на спине Рафа.
Кровь. На коже зияла глубокая рана.
— О Боже мой!
Ярость вдруг улетучилась, оставив ее холодной, больной и слабой.
«Это я сделала? Что происходит? Это не я!» Она рухнула на колени возле кровати.
— О, Раф! Прости меня!
Он повернулся к ней.
— Ты шутишь? Это просто царапина. Иди сюда.
Он опрокинул ее на постель рядом с собой. Она видела, как он возбужден. И он принялся целовать ее, согревать ее, прогоняя холод, и страх, и сомнения, изливая внутрь тепло, пока оно не превратилось в пламя.
Потом прижал ее к себе покрепче и погладил по голове.
— Ну вот. Тебе лучше?
Лизл понимала, что он имеет в виду, но ей не хотелось рассуждать об этом.
— Мне всегда лучше после любви.
— Я говорю про ремень. У тебя не возникло чувства очищения, обновления?
— Нет! Разве я могу чувствовать удовлетворение от того, что так ранила тебя!
— Не говори глупостей. Ты меня вовсе не ранила.
— У тебя кровь шла!
— Царапина.
— Нет, не царапина. Повернись, я тебе покажу.
