на экран выплыл высокий монах. Падающий сверху столб света делал его похожим на парящее светлое облако, отбрасывающее тень (физическое тело) на поверхность земли. Осмотревшись по сторонам, он не стал излечивать раны души и тела, не начал утолять жажду и голод претерпевшего крушение моряка. Лёгким движением со всепрощающей улыбкой Ночь (Ким) оказался закинут в прекрасное место, достойное кисти великих художников. Настолько правильное и реальное, что на ум приходило только одно название «Рай».
Восторг и радость длились недолго. Измученному жаждой и голодом Киму не удавалось напиться из прозрачных ручьёв и вкусить сочных плодов, гнущих ветви деревьев. Его руки проходили сквозь призрачные фрукты, а губы не поймали ни капли воды. Самым тяжёлым оказалось не испытание голодом и жаждой. Свет, от которого нельзя было спрятаться ни в тени высоких деревьев, не закрыв глаза, забирал из тела последние капли живительной влаги, иссушал его и мысли. Знание правильного ответа на вопрос, как прекратить эту пытку, мучило Кима (опять выпячивалось чувство его вины перед Ночью).
Вина пробивалась сквозь упрямство и гордость за дружбу с Ночью, когда экран опять заслонил силуэт. Официантка (Мэдисон) снова пробудила бурю эмоций в Киме. Теперь ему не хотелось плотских утех. Мысленно он перебирал виды наказания непослушных девочек в допустимых для приличного человека рамках. Теперь внимание Кима переключилось на Ночь, что тому было не особенно приятно (хуже зеркала). Отвернувшись от экрана, он увидел проекторную (пора её посетить). Аппетитный запах жареной курицы вернул Ночь в тело. Приникнуть в проекторную и за пять секунд выяснить всё о жизни Ким было просто. Легкодоступность мыслей, мотивов и жизненных интересов Кима отбила у Ночи желание возвращаться в кинозал. Он понял роль школьного товарища в своей судьбе и простил его. Не возникло ни тени желания сопротивляться или возмущаться предписанным, предназначенным. Ночь сейчас ощущал себя как Ким в маленькой лодке посреди бушующего океана.
— Предназначение, — зачерпнув горсть горячих наггетсов из тарелки, Ночь откинулся на спинку стула. Желая переключить колющее, как дыхание песчаной бури, внимание Кима со своей персоны на что-то другое, отмахнулся рукой: — Как ты живёшь (люди любят поболтать о себе)?
Насыщая тело полезными калориями, микроэлементами, белками, углеводами (на что раскладывается простоя еда в организме человека), Ночь принял будущий выбор Кима как неизбежное. За типично «человеческое» решение отвести Ночь в зоопарк, Ким был прощён. Оставалось занять себя на время, пока человек, звавший его Сидом, изливает свою душу.
Критерии оценки Кима могли обратиться и против старого друга. Взвесив свои достижения и потери, Ночь пришёл к тому же выводу, что Ким, который сравнивал себя со «страдальцами», посещавшими паб. Оставалось согласиться с мнением, что они оба уродцы, случайно избежавшие кунсткамеры. Желания лицезреть себя или Кима больше не было, значит, пора искать что-то ещё. Ночь вспомнил последнее, что привлекло его внимание, — изменения в стеклянной сфере. Стараясь разглядеть её получше, он поднялся на самую высокую точку.
Оказавшись на крыше Ночь, осматривал с высоты здания собравшихся в пабе людей. Через матовые кусочки сферы пробивались фрагменты прошлого, будущего или настоящего (трудно было отличить на таком расстоянии) посетителей паба. Это было гораздо интереснее неуправляемого действа на киноэкране. В собравшихся имелось мало добра и «правильных» побуждений к действию во имя Света (относительно других, а не себя). Все, кроме Кима и Теда, готовы были пойти на любые жертвы ради себя, любимых. Ночь терпел «колючее» внимание посетителей паба, сколько мог. По его мнению, это походило на пребывание под палящими лучами солнца (интерес) в центре песчаной бури (страх, отвращение, зависть, злоба). Сквозь острые, колкие песчинки неприязни людей иногда проскакивали капельки «дождя» (сострадание, жалость). Когда у него начало зудеть везде, Ночь осторожно стал «спускаться» в тело. Пришлось, обходя область, занятую в его памяти обжигающим туманом, вспоминать, что такое быть человеком. Осознавать, кто он есть, опустив капюшон плаща с головы.
— Было дело. — Ночь улыбнулся, ставя знак равенства между прежним собой и людьми, показавшимися ему с высоты такими мелочными и самовлюблёнными нытиками. В нём проснулась теплота (любовь, терпимость, человеколюбие?), заставившая его взглянуть на чужие интересы с уважением (несмотря на их мелочность): — Закажи пива.
Ночь что-то сделал не так. Настроение Кима изменилось, от него повеяло ледяной неприязнью. Пришлось анализировать свои слова. Он сказал или приказал? Кто и когда слушался его распоряжений? Пришлось спускаться с высоты в затёкшее от длительного сидения на стуле тело. Ночь констатировал для себя один факт — вне тела было гораздо комфортней и приятней. Он улыбнулся, глядя в открытое лицо Кима, со всей нежностью, на какую был способен. Две искорёженные куклы на невидимых ниточках судьбы. Вовсе не змеи. А было бы хорошо скинуть старую, надоевшую кожу. Вернувшись в своё тело, Ночи будто оказался на пыльном, захламлённом чердаке после прогулки по райскому саду. Свет слабо проникал чрез полупрозрачные веки, как через маленькие окошки со стёклами, несущими на себе вековую грязь и паутину. С трудом открыв глаза, Ночь увидел внимательно рассматривающего его Кима. В его взгляде был интерес (капельки дождя на коже) и уважение (лёгкое касание весеннего солнца).
— Мы интригуем и ужасаем публику. — В повисшей в пабе тишине голос Кима был чётко структурирован, почти материален.
— Чувствуешь их взгляды? — Закрыв глаза, Ночь и в физическом теле ощущал уколы внимания к своей персоне. Принимая мнение Кима, что его верхняя часть тела очень похожа на оплавленный сильным жаром манекен, нужно было согласиться и с его самооценкой (Ким представлял себя тряпичной куклой, плохо сделанной марионеткой).
— Я видел тебя. — На экране пробежали картинки с мест «ритуала» (так Ким решил заменить слово «убийство»), — в деле. Не стал обращаться в полицию только потому, что ты так сильно насолил Тёмным. — Мысли Кима проявлялись на белом полотне как мультяшные образы. В частности, тело Ночи было разделено на две половины. Одна состояла из света. Вторая — клубилась мраком, из которого выглядывал Банкир. — Буквально вчера меня посетил Светлый. — Акцент внимания Кима вызвал на экран Монаха. — Он тоже подал жалобу на тебя. С какой стороны ни крути, я перед всеми виноват.
От яркого контраста между сторонами полотна экран порвался. Сидеть и смотреть на драную тряпку у Ночи не было интереса, пришлось вернуться в пыльный мир нереализованных надеж и заплесневелых мечтаний. Между Тьмой и Светом Ночь выбрал открыть глаза, оставаясь временно подобием человека.
— По законам людей — я твой соучастник. По законам Тёмных и Светлых, я твой протеже и отвечаю за твои поступки.
— Видел в трёх местах. — Ночь погрузился в
