— Сэр Джон Конрой? Как насчет него? Вы установили какие-то связи между ним и этим возможным возмущением? — задала она следующий вопрос: об этом она тоже спрашивала его довольно часто.
— Сударыня, — отвечал он, как и раньше, с некоторой долей неуверенности, — все, что нам известно о сэре Джоне, основано на предположении и догадках того же рода, на каких — смею сказать — сложилось и Ваше собственное мнение.
— Тогда приставьте к нему ваших агентов, — настаивала она, — чтобы они отслеживали его передвижения; чтобы его доверенные лица и все контакты были на учете.
— Сударыня, — ответил лорд Мельбурн утомленно, — все эти вещи мы делали в прошлом. Не было ни малейших поводов связывать сэра Джона с активностью демонов. Он советник Вашей матери. Это обстоятельство делает его более опасным, чем кого-либо еще во всей империи. Вы думаете, мы позволили бы ему иметь доступ к Вам, если бы думали, что он вовлечен в планы Вашего свержения?
— Он смог подобраться ко мне, — напомнила она ему сердито, — он пытался заставить меня назначить его своим личным секретарем.
— И ему было отказано. Ваше Величество, мне больно говорить об этом, но в мире есть зло и тьма, и далеко не всегда они связаны с приспешниками ада. В большинстве случаев это просто алчность, тщеславие и жажда власти: ими можно объяснить те деяния, которые мы обычно именуем злом. Иногда я задаюсь вопросом, действительно ли эти силы так проницательны, умны и умеют манипулировать нами, как мы привыкли им приписывать.
Как обычно, она с большим вниманием слушала его мудрые слова (хотя и удивлялась, сколь много информации не доходило до нее), но заметила, что в последние дни он выстраивал свои рассуждения с некоторой долей сожаления, будто в предчувствии того дня, когда за поддержкой и советом она обратится уже не к нему, а к Альберту.
А произойдет это скоро. С Альбертом они были неразлучны со дня помолвки: они проводили время вместе — распевая дуэты, отправляясь верхом или просто беседуя. Они обменялись кольцами и локонами, и часто видели, как они шептались и смеялись друг с другом. Она без устали писала о нем в своем дневнике. Когда она принимала парад войск в Гайд-парке, он сопровождал ее и был облачен, как она записала в тот вечер, «в белые кашемировые бриджи, под которыми ничего не было», и еще она часто отмечала его красоту и то счастье, которое он ей подарил. Ибо впервые в жизни она чувствовала себя действительно любимой, и он любил ее саму, а не ее ранг — как же, королева Виктория, — который достался ей от рождения и был, как ни крути, делом случая.
Она выступила перед Тайным советом и объявила о своем обручении; она видела, что некоторые члены задавались вопросом о чувствах Ее Величества к принцу Альберту, поскольку их она не показывала. Ей было достаточно, что на запястье у нее теперь был браслет, а в нем — миниатюра с его портретом: он словно давал ей силу, в которой она всегда так остро нуждалась, когда ей приходилось держать речь; словно она не смогла бы вынести пребывания без него, где бы ни находилась.
Случилось так, что в то утро понедельника, 10 февраля 1840 года, она проснулась оттого, что окна ее спальни сотрясал ветер. Виктория упала духом. Выглянув на улицу, она поняла, что погода расстаралась на день ее свадьбы: шторм!
«Если погода отказывается признавать традиции дня бракосочетания, — заявила она себе, — тогда так поступлю и я», и она отправилась к принцу Альберту в его спальню — несмотря на все протесты и причитания придворных дам, ее приближенных, которые с ужасом всплеснули руками. «О нет, Ваше Величество, это неуместно! Так не полагается! Умоляю Вас не делать этого!» — слышались возгласы.
— Глупости! — сказала она. — Никакая сила на земле не оторвет меня сегодня от него. И, прежде чем отправиться к нему, она велела придворной даме передать ей крохотную коробочку, которая стояла на ее туалетном столике. Осыпав удивленного жениха поцелуями, она взяла его лицо в свои руки и заглянула — глубоко и радостно — ему в глаза.
— Готов? — спросила она.
Он смотрел на нее. «Как никогда раньше, дорогая, — сказал он. — Виктория, сегодня ты сделаешь меня счастливейшим человеком во всем этом мире, ибо я завоевал сердце ангела».
Она раскрыла ему свои объятья, и они обнялись — молча, отчетливо сознавая, что эта их встреча уже сама по себе является нарушением традиции. Но они не могли противостоять тому, что их губы нашли друг друга, и она продлила это мгновение, обхватив руками его голову и погрузив пальцы в его волосы. Время, казалось, в этот миг остановилось для Виктории. Каждый нерв, все ее чувства были стянуты в тугой узел этим поцелуем.
Наконец они разомкнули объятия, и она невольно опустила глаза, ошеломленная тем, с какой силой страсть рванулась из ее тела. Она тяжело дышала, и в комнате слышался только этот звук, если не считать дождя, барабанившего в окно.
— Альберт, — сказала она, — у меня кое-что есть для тебя. — И она передала ему кольцо, которое он принял, и глаза его засияли.
— Альберт, я хочу, чтобы у нас никогда не было секретов друг от друга.
Теперь уже он взял ее лицо в свои руки. «Мы теперь вместе, Виктория, — ответил он. — Отныне для нас нет ничего, чем мы не смогли бы поделиться друг с другом».
Потом все шло своим чередом: ее причесали, разделив волосы пробором и уложив их над ушами; надели на нее белое атласное платье, обшитое кружевами; шею украсило бриллиантовое ожерелье, к платью прикололи сапфировую брошь с алмазами, которую ей подарил возлюбленный, ее Альберт.
— Как вы считаете, Лезен, хорошо ли, что я в белом? — спросила она баронессу. — Я выбрала его только потому, что это идет к кружеву, но меня беспокоит, что белое сейчас непопулярно.
— Вы выглядите прекрасно, сударыня, — ответила ее главная придворная дама, — уверена, Вы создадите моду на него.
— Скорее всего, мне предстоит вызвать паническое бегство от зеленого, — подумала королева: она опасалась, что ее народ не простил ей прежних ошибок, но еще больше боялась, что ее свадьба пройдет незамеченной и что ей придется катить в своей карете к дворцу Сент-Джеймс по пустым, равнодушным улицам.
Она очень сильно ошиблась. Точно так, как и в день ее коронации, вдоль улиц теснились толпы улыбавшихся людей, они приветственно махали ей, и она обнаружила, что ей приходится сдерживать слезы счастья и благодарности, когда она отвечала на эти приветствия. Она поворачивалась к ним, и ее бриллианты сверкали на солнце, которое словно бы ждало достойного случая, чтобы выглянуть и омыть их всех своим теплым жаром, прогнав прочь ветер и высушив следы дождя. Это была погода для Королевы.
