– Я хочу попасть к источнику, – негромко сказал он, ни на кого не глядя. – Можешь верить мне, можешь нет – но я стремлюсь на Бимини не меньше тебя. Дорогу знаешь только ты. И подумай вот о чем: как ты будешь разговаривать с хранительницей? Вряд ли она воспримет всерьез Барона Субботу, закованного в кандалы.
Брид задумчиво поскреб щеку и махнул рукой.
– Снимай, – сказал он.
Опасливо поджимая губы, Шеннон склонился над Каррересом и разомкнул браслеты. На запястьях доктора остались багровые полосы, испачканные густой черной грязью. Перегнувшись через фальшборт, он с наслаждением опустил руки в чистую, чуть теплую воду. Шеннон, не спуская глаз с Карререса, перегнулся через противоположный борт, прополоскал наручники и бросил на дно шлюпки. Рассмотрев их, Карререс шумно втянул в себя воздух, едва сдерживая смех: смола и грязь скрывали кое-как выцарапанные на металле кресты. Так вот почему Брид так легко положился на железо! Откуда ему было знать, что лоа не боятся распятий: с чего бы Барону Субботе опасаться креста, если в сознании любого жреца Вуду он мирно уживается с сонмом католических святых…
Брид настороженно наблюдал за Каррересом. Поверив наконец, что Барон Суббота пока не опасен – или не хочет быть опасным, – капитан переключился на матросов.
– К руслу гребите, собачьи отродья! – рявкнул он. – Чего пялитесь!
Ти-Жак и Шеннон, перестав глазеть на Карререса, налегли на весла, направляя шлюпку к едва заметному издали руслу реки. С моря оно казалось всего лишь маленьким заливом, узким языком воды, вдающимся в берег. Вскоре шлюпка уткнулась в широкую, до шелковой гладкости вылизанную морем полосу песка, украшенного узором из ходов морских червей. По правую руку тихо журчала река. Русло здесь было широким и мелким, и струйки воды звенели на базальтовых булыжниках, выступающих из-под ила.
Ти-Жак выскочил из шлюпки первым. Он тотчас же подобрал радужный обломок ракушки. Повертел его в руках, с довольной ухмылкой сунул в карман и застыл, глядя на горизонт. Шеннон отошел в сторону, и оттуда донеслось невнятное бормотание: несчастный здоровяк молил Деву Марию помиловать его и не дать потерять разум в этих дьявольских местах. Брид, прислушавшись, ухмыльнулся:
– Чего там терять… Эй! – гаркнул он Шеннону. – Поздно молиться, мы уже в раю! – он грубо расхохотался, глядя, как Шеннон втянул голову в плечи и забормотал быстрее и неразборчивее. – Трус, – сплюнул он и повернулся к Каррересу: – Скоро прилив, воду погонит вверх по реке. Долетим с ветерком.
Карререс молча разминал запястья. Судя по мангровым деревьям, обрамляющим пляж, приливы здесь были высокие, и соленую воду гнало далеко вглубь острова. Потом, конечно, придется сесть на весла, да и так далеко не уплывешь: центр острова гористый, грести по бурной реке на корабельной шлюпке – занятие безнадежное. Разве что источник находится недалеко от берега. А если все-таки в горах – и к нему придется идти пешком?
Карререс всмотрелся, надеясь заметить дымок, или прогалину на склоне холма, или любой другой признак человеческого жилья. Ничего. Доктор вздохнул. Он надеялся, что на берегу сумеет отделаться от Брида, добраться до источника самостоятельно и действовать без оглядки на свихнувшегося капитана. Но Брид по-прежнему оставался проводником, без которого поиски могли затянуться или вовсе окончиться ничем.
Карререс ждал. Мелкая рябь на тихой воде становилась все резче, и вскоре море уже настойчиво билось о берег, морщась и оставляя мелкие водовороты. Вода прибывала на глазах. Речка стихла, перестала болтать, завихрилась вокруг камней, покрываясь желтоватой пеной. Резко запахло водорослями.
– Шлюпку на воду, – скомандовал Брид.
Вскочив в лодку, они принялись отталкиваться веслами от дна. Как только суденышко сдвинулось с места, прилив подхватил его и понес мимо мангровых зарослей. С воды они походили на шаткий покосившийся частокол, украшенный сверху зеленью. Вышедшая из берегов река разбивалась на тысячи протоков, петляла между деревьями. На каждой развилке, прежде чем выбрать направление, Брид закатывал глаза, то ли вспоминая, то ли всматриваясь в некую внутреннюю карту. Вспугнутые тенью лодки, зарывались в ил крабы, похожие на разноцветную морскую гальку. Пестрые кулики взлетали, треща крыльями и тревожно перекрикиваясь, чтобы приземлиться чуть дальше и снова выискивать корм на мелководье. От поверхности реки поднимался пар, и его струи путались в висячих корнях, как призрачные щупальца. Над кустарником вздымались джунгли, склонялись ветвями над рекой, перекидывали мосты из лиан – и вскоре шлюпка уже плыла сквозь зеленый тоннель.
Карререс вспомнил, как впервые оказался в джунглях. Ему тогда показалось, что он попал в концентрированный раствор самой жизни, кипящую алхимическую жидкость. Сейчас эти ощущения вернулись с новой силой. Сельва, курчавым мехом покрывавшая остров, так же отличались от вест-индских лесов, как тропические заросли – от средиземной рощи. Мангры исчезли, вытесненные с берегов кружевными зарослями папоротников, – видимо, сюда прилив уже не доходил. Протоки исчезли, сменившись узким руслом, глубоко прорезавшим мягкую почву. Зелень здесь была темнее и насыщеннее, листва – гуще, стволы и стебли сплетались, душа друг друга в страстных объятиях. Почти черные, мохнато-багровые листья бегоний были подернуты шелковистой пленкой испарений. На густо обросших мхом поваленных деревьях красовались тонкие поганки цвета нуги и корицы.
В этих душных сумерках царила тишина, изредка нарушаемая криком птицы или шорохом змеи, но сам воздух, казалось, гудел от напряжения. От запахов земли и растений кружилась голова. В густой фон прелой листвы врывался то тонкий аромат орхидеи, то привкус плесени, то мускусная струйка хищного животного. Туман оседал на коже маслянистыми вязкими каплями. Вода в реке казалась густым грибным бульоном, и над ней стремительно носились стрекозы, будто сделанные из разноцветной фольги.
Шлюпка продолжала скользить вперед, подчиняясь уже течению самой реки. Здесь она явственно текла прочь от побережья, как будто, пока они плыли, русло каким-то невообразимым образом вывернулось в пространстве и времени. Вода цвета жженого сахара все ускорялась, изредка перекатываясь на огромных валунах из черного базальта. Свод переплетенных ветвей стал гуще и едва пропускал солнечный свет; с ветвей свисали зеленые нити тонких лиан и седые клочья испанского мха – так низко, что людям в шлюпке то и дело приходилось наклоняться и уворачиваться от насыщенных влагой завесей.
Туннель наполнял плотный пахучий туман. Впереди он сгущался; шлюпку несло неведомо куда, прямо в шевелящиеся, не видимые, но ощущаемые тени. Казалось, туман противится любым попыткам всмотреться в него. По лицу Карререса катились крупные капли пота, колени мелко дрожали, будто после схватки, из которой чудом удалось выйти живым. Гудела голова, и ледяной ужас, притаившийся в глубине души, заставлял зябко ежиться, несмотря на душную, влажную жару джунглей.
