Я поймал свое отражение в зеркале напротив. Волосы всклокочены, лицо бледное, щеки горят. Глаза как у безумца.
Все это я увидел мельком, потому что в следующую секунду я уже летел через всю комнату. Я упал, опрокинув на себя шезлонги, и вырубился.
Когда голова моя немного прояснилась, я приподнялся и выдавил из себя:
– Грязное жулье. Вы все заранее рассчитали.
– Да, рассчитал. – Кресснер аккуратно поставил бокал на камин. – Но я не жульничаю, мистер Норрис. Ей-богу, не жульничаю. Просто я как-то совершенно не привык падать лапками кверху. А Тони здесь для того, чтобы вы не сделали чего-нибудь… этакого. – С довольным смешком он слегка надавил себе пальцами на кадык. Посмотреть на него, и сразу ясно: уж он-то привык падать на лапки. Вылитый кот, не успевший снять с морды перья канарейки. Мне стало страшно – страшнее, чем на карнизе, – и я заставил себя встать.
– Вы что-то подстроили, – сказал я, подбирая слова. – Что-то такое подстроили.
– Вовсе нет. Багажник вашей машины очищен от героина. Саму машину подогнали к подъезду. Вот деньги. Берите их – и вы свободны.
– О'кей, – сказал я.
Все это время Тони стоял у балконной двери – его лицо вызывало в памяти жутковатую маску, оставшуюся от Дня всех святых. Пистолет 45-го калибра был у него в руке. Я подошел, взял пакет и нетвердыми шагами направился к выходу, ожидая в любую секунду выстрела в спину. Но когда я открыл дверь, я вдруг понял, как тогда на карнизе после четвертого поворота: моя возьмет.
Лениво-насмешливый голос Кресснера остановил меня на пороге:
– Уж не думаете ли вы всерьез, что кто-то мог клюнуть на этот дешевый трюк с туалетом?
Я так и застыл с пакетом в руке, потом медленно повернулся.
– Что это значит?
– Я сказал, что никогда не жульничаю, и это правда. Вы, мистер Норрис, выиграли три вещи: деньги, свободу и мою жену. Первые две вы, будем считать, получили. За третьей вы можете заехать в окружной морг.
Я оцепенел, я таращился на него, не в силах вымолвить ни слова, как будто меня оглушили невидимым молотком.
– Не думали же вы всерьез, что я вот так возьму и отдам ее вам? – произнес он сочувственно. – Как можно. Деньги – да. Свободу – да. Марсию – нет. Но, как видите, никакого жульничества. Когда вы ее похороните…
Нет, я его не тронул. Пока. Это было впереди. Я шел прямо на Тони, взиравшего на меня с праздным любопытством, и тут Кресснер сказал скучным голосом:
– Можешь его застрелить.
Я швырнул пакет с деньгами. Удар получился сильный, и пришелся он точно в руку, державшую пистолет. Я ведь, когда двигался по карнизу, не напрягал кисти, а они у теннисистов развиты отменно. Пуля угодила в ковер, и на какой-то миг я оказался хозяином положения.
Самым выразительным в облике Тони была его страхолюдная рожа. Я вырвал у него пистолет и хрястнул рукоятью по переносице. Он с выдохом осел.
Кресснер был уже в дверях, когда я выстрелил поверх его плеча.
– Стоять, или я уложу вас на месте.
Долго раздумывать он не стал, а когда обернулся, улыбочка пресыщенного туриста успела несколько поблекнуть. Еще больше она поблекла, стоило ему увидеть распростертого на полу Тони, который захлебывался собственной кровью.
– Она жива, – поспешно сказал Кресснер. – Это я так, для красного словца, – добавил он с жалкой, заискивающей улыбкой.
– Совсем уже меня за идиота держите? – выжал я из себя. Голос стал какой-то бесцветный, мертвый. Оно и неудивительно. Марсия была моей жизнью, а этот мясник разделал ее, как какую-нибудь тушу.
Дрожащий палец Кресснера показал на пачки банкнот, валявшихся в ногах у Тони.
– Это, – давился он, – это не деньги. Я дам вам сто… пятьсот тысяч. Миллион, а? Миллион в швейцарском банке? Или, если хотите…
– Предлагаю вам спор, – произнес я медленно, с расстановкой.
Он перевел взгляд с пистолета на мое лицо.
– С-с…
– Спор, – повторил я. – Не пари. Самый что ни на есть обычный спор. Готов поспорить, что вы не обогнете это здание по карнизу.
Он побелел как полотно. Сейчас, подумал я, хлопнется в обморок.
– Вы… – просипел он.
– Вот мои условия, – сказал я все тем же мертвым голосом. – Сумеете пройти – вы свободны. Ну как?
– Нет, – просипел он. Глаза у него стали круглые.
– О'кей. – Я наставил на него пистолет.
– Нет! – воскликнул он, умоляюще простирая руки. – Нет! Не надо! Я… хорошо. – Он облизнул губы.
Я сделал ему знак пистолетом, и он направился впереди меня к балкону.
– Вы дрожите, – сказал я. – Это осложнит вам жизнь.
– Два миллиона. – Казалось, он так и будет теперь сипеть. – Два миллиона чистыми.
– Нет, – сказал я. – Ни два, ни десять. Но если сумеете пройти, я вас отпущу. Можете не сомневаться.
Спустя минуту он стоял на карнизе. Он был ниже меня ростом – из-за перил выглядывали только его глаза, в которых были страх и мольба, да еще побледневшие пальцы, вцепившиеся в балконную решетку, точно тюремную.
– Ради Бога, – просипел он. – Все что угодно.
– Напрасно вы теряете время, – сказал я. – Лодыжки быстро устают.
Но он так и не двинулся с места, пока я не приставил к его лбу пистолет. Тогда он застонал и начал ощупью перемещаться вправо. Я взглянул на банковские часы – 11.29.
Не верилось, что сможет дойти хотя бы до первого поворота. Он все больше стоял без движения, а если двигался, то как-то дерганно, с раскачкой. Полы его халата развевались в темноте.
В 12.01, почти сорок пять минут назад, он завернул за угол. Там его подстерегал встречный ветер. Я напряг слух, ожидая услышать постепенно удаляющийся крик, но так и не услышал. Может, ветер стих. Помнится, идя по карнизу, я подумал о том, что ветер находился с ним в сговоре. А может, ему просто повезло. Может быть, в эту самую минуту он лежит пластом на противоположном балконе, не в силах унять дрожь, и говорит себе: все, шагу отсюда не сделаю!
Хотя вообще-то он должен понимать, что стоит мне проникнуть в соседнюю квартиру и застукать его на балконе – я пристрелю его, как собаку. Кстати, о той стороне здания, интересно, как ему понравился этот голубь?
Не крик ли там послышался? Толком и не разберешь. Возможно, это ветер. Не важно.
Световое табло на здании банка показывает 12.44. Еще немного подожду, и надо будет проникнуть в соседнюю квартиру – проверить балкон: а пока я сижу здесь, на балконе Кресснера, с пистолетом 45-го калибра. Вдруг произойдет невероятное и он появится из-за последнего поворота в своем развевающемся халате?
Кресснер утверждал, что он никогда не жульничает.
Про меня этого не скажешь.
Корпорация «Бросайте курить»
[45]
В тот день Моррисон сидел в баре аэропорту та Кеннеди и ждал человека. Самолету, на котором тот должен был прилететь, не давали посадки – над аэропортом образовалась так называемая воздушная «карусель». В конце стойки Моррисон увидел знакомое лицо и решил подойти.
