— Пожалуйте, батюшка!
Первый кивнул величественно и, подбрасывая коленями полы длинного старомодного пальто, направился к дому. Но не дошел. Остановился метрах в семи от четырехступенчатого, под навесом (снег сверху — как белая разбухшая подушка), крыльца, благосклонно оглядел строение.
Дом и впрямь был хорош. Двухэтажный, выкрашенный любовно в три цвета: голубой, белый и желтый, с резными наличниками. На двускатной крыше — шестиугольная башенка с флюгером, труба с железной «шапочкой» — от снега.
Толстяк в полушубке, топая след в след по дорожке, круглобокой впадине между сугробов, подоспел, встал рядом с высоким, потер варежкой нос.
— Почем просят, Степаныч? — спросил первый хорошо поставленным гулким басом.
— Двести пятьдесят тысяч, батюшка! — Щеки у толстяка уже раскраснелись, но полушубок на груди был не запахнут, выдавая привычного к морозу человека.
— Долларов?
— Рубликов, отец Егорий! — Степаныч хихикнул от удовольствия, даже прижмурился. — Деревянненьких!
— Это как? — Высокий глянул сверху, строго. — Не много?
— Это батюшка, бесценок! Десятая часть от настоящей цены!
— Шутишь?
— Как можно, отец Егорий! — И снова хихикнул.
Высокий повел цепким взглядом по торчащим из сугробов яблоням. С трех сторон, вдоль забора, тесным строем стояли молодые темно-зеленые сосны. За соснами, дальше, поднимались скучные грязно-белые кирпичи двенадцатиэтажек. С третьей стороны — занесенный снегом пустырь.
«По какой же причине уцелел сей сказочный домик в пучине спального района?» — подумал отец Егорий, стиснув в кулаке черную с проседью бороду. А вслух спросил.
— Участок, поди, соток тридцать?
— Тридцать семь, батюшка! — Толстяк в полушубке так и лучился от удовольствия.
Фукнул ветер, и флюгер над башенкой — жестяной чертик, показывающий нос, — развернулся навстречь.
Высокий глянул на чертика сердито из-под щетинистых бровей.
— Что ж не снесли? — спросил он.
— Темное дело, — отозвался Степаныч. — Годика три назад — собирались. Садик детский планировали. Да что-то не сладилось. Затем два агентства на него зубы точили. Одно разорилось, а второе даже проект приготовило: на кондоминиум.
— И что же?
— Архитектор возьми да и помри. А второго наняли — наркоман оказался. В сумасшедшем доме теперь проектирует. Третий, впрочем, все нарисовал как надо, но пожар у него в офисе случился некстати. Четвертого и по сей день нет.
— Прямо детектив! — сказал высокий и скептически хмыкнул.
— Почище, батюшка! Дом-то на продаже уж второй год стоит. Покупателей хоть в мешок складывай. Да покупать не хотят. Сначала все хорошо, а чуть погодя — либо неприятность у них какая, либо сами отказываются. Уж и ремонт сделали — без толку. А цена падает!
Высокий с новым интересом оглядел разноцветный домик.
— Хозяин-то есть? — спросил он.
— А как же! Старушонка лет девяноста. Бойкая, однако. Она его на продажу и поставила. Через агентство «Интероксидентал» — длинное, трудно толкуемое в переводе слово Степаныч выговорил четко, с явным удовольствием.
— Славный домик, — произнес отец Егорий. — И цена, выходит, невелика.
— Меньше некуда, — подтвердил толстяк. — Не гнилой, не севший, с виду — загляденье! Но слава про него уже пошла. Нехорошая. Чертовщинка. Не боитесь, отец Егорий?
— Чушь говоришь! — буркнул высокий. — Я — монах, мне Бога должно бояться, а не диавола! — И, заметив хитринку в Степанычевых глазах, тоже усмехнулся: — Ты меня не подначивай! Давай отпирай дверь!
Внутренность осмотрели без суеты. Оба этажа, подвал, даже чердак. Все было в порядке. Нигде не текло, не трескалось. Все покрашено и оклеено. Два туалета, ванная, как в обычной квартире, батареи, обогреваемые снизу керосиновым котлом. Котел этот был единственным, вызвавшим сомнение у Степаныча: система удобная, но случись что не так — мигом все запылает.
— Это мы заменим! — сразу сказал он и постучал пальцем по обечайке котла: спущена ли вода? Спущена.
Отец Егорий замечаний не делал, но видно было: дом ему нравится.
Завершив осмотр, удовлетворенные, вернулись в гостиную, самую большую комнату в доме, и расселись по кожаным поскрипывающим стульям.
— В порядке, — подвел итог Степаныч. — Меблишки подвезти, отопитель другой поставить… Недельки через две можно уже и собрания устраивать. Не против, батюшка?
— Не против, — сказал отец Егорий. — Здесь обоснуемся. Давай организуй. Средства есть?
— А как же. Через пару дней должны перевести: на десять таких домов хватит. А договор я уже сегодня оформлю, раз вы согласны.
— А власти как?
— Власти — тут! — Толстяк похлопал себя по карману. — Вы уж с Богом, отец Егорий, а с этими я уговорюсь. Пустырек видели? И его отпишут, если приют вознамеримся строить.
— Будем строить, — подтвердил отец Егорий. — И приют, и столовую, и больницу. Молодец, староста! Славно управился!
— Благого дела ради, батюшка. — Толстяк опустил глаза. — Ради Божьего дела трудимся, чего ж себя жалеть?
— Верно! — Отец Егорий встал, и Степаныч тоже поднялся, проворно, как молодой.
— Поедемте в гостиницу, батюшка? Или пусть Петя сначала нас покушать завезет?
Отец Егорий покачал головой.
— Тут мой дом, — сказал он. — Ты поезжай, а я останусь. Встречу вас завтра, как утварь привезете.
— Удобно ли будет? — забеспокоился толстяк.
— Удобно. Дом хороший, не запущенный, печка на кухне есть. Растопить мне ее — в удовольствие, дрова в сенях сухие, а то приезжай, как управишься. Вместе посидим.
— Не могу, батюшка, не успею. А лучше бы вам все-таки уехать. Домик-то с фокусами, рассказывал же. Погодить бы день-два, я бы охрану организовал, систему американскую поставил, собачек обученных…
— Помолчи! — рявкнул, сразу осерчав, высокий. — Зону, что ли, учреждаем? Общину христианскую! Колючку чтоб завтра с забора снял: Бог нам охрана!
— Бог-то Бог, — угрюмо пробормотал Степаныч, — да ведь город какой! Вор на воре! Кабы у нас за Уралом…
— Умен ты, Григорий Степанович, — с досадой сказал отец Егорий. — Умен, деловит, да сатана у тебя едва ли не одесную сидит! — И, повышая голос: — Не того боишься! Охранников нанял! Сам с пистолетом ходишь! Убить кого задумал?
— Будет вам, отец Егорий! — искренне удивился Степаныч. — Кого этой прыскалкой убьешь? Да моя б воля — с автоматом бы ходил! Охранники? Да если б не они, да если б не отступные паханам да прочим, доехали бы до Европы-Америки малахиты ваши!
— Наши, — строго поправил отец Егорий. — Все есть имущество единой православной общины!
