Ник задумчиво погладил надгробие Томаса Р. Стаута (1817–1851, «К великой печали всех, кто его знал»). Его пальцы оставили следы во мху.
— Он всё ещё ищет меня, — сказал Ник. — Тот, кто убил мою первую семью. Но мне всё равно надо учиться тому, чему учатся люди. Ты будешь запрещать мне уходить с кладбища?
— Нет. Это было ошибкой, которая нас обоих многому научила.
— Тогда как же быть?
— Надо придумать, как удовлетворить твою потребность в чтении и знаниях о мире. Существуют библиотеки. Есть и другие способы. И другие места, где можно оказаться среди других живых — театры, например, и кинотеатры.
— А что это такое? Это похоже на футбол? Когда я был в школе, мне нравилось смотреть, как играют в футбол.
— Футбол. Хм-мм. В него обычно играют слишком рано, чтобы я мог с тобой туда сходить, — сказал Сайлас. — Но мисс Люпеску может тебя отвести на футбольный матч в следующий раз, как приедет.
— Было бы круто, — мечтательно произнёс Ник.
Они стали спускаться по холму, и Сайлас произнёс:
— Мы оба порядком наследили за последнюю пару недель. А ведь тебя всё ещё ищут.
— Ты это уже говорил, — сказал Ник. — Откуда ты знаешь? И кто ищет? Что им надо?
Но Сайлас только покачал головой и отказался продолжать разговор, так что Нику пришлось довольствоваться тем, что он уже знал.
Последние несколько месяцев Сайлас был чем-то очень занят. Он начал покидать кладбище сразу на много дней, а иногда и недель. К Рождеству мисс Люпеску приехала заменять его на целых три недели, и они с Ником каждый день обедали вместе в её съёмной квартирке в Старом городе. Она даже сходила с ним на футбольный матч, как Сайлас и обещал. Но теперь она уехала назад в «древнюю страну», как она называла свой дом, потрепав Ника за щёки и ласково обозвав его «нимини» — как она повадилась к нему обращаться.
Теперь Ник остался и без Сайласа, и без мисс Люпеску. Мистер и миссис Иничей сидели в могиле Джосайи Вортингтона, беседуя с самим Джосайей Вортингтоном. Все трое были расстроены.
Джосайя Вортингтон спросил:
— Значит, он никому из вас не говорил, куда отправляется и как следует заботиться о мальчике в его отсутствие?
Иничеи покачали головами.
— Где же его носит?
Иничеи не знали. Мистер Иничей сказал:
— Он раньше никогда не покидал кладбище так надолго. И, когда речь шла о том, чтобы оставить ребёнка у нас, он говорил, что всегда будет рядом, либо пришлёт себе замену. Таково было его обещание.
— Боюсь, что с ним что-нибудь могло случиться, — произнесла миссис Иничей, казалось, сейчас она заплачет, но она вдруг разозлилась: — Как он мог так поступить?! Неужели нет способа найти его, попросить его вернуться?
— Я не знаю таких способов, — сказал Джосайя Вортингтон. — Но, по-моему, он оставил в склепе деньги, чтобы покупать мальчику пищу.
— Деньги! — воскликнула миссис Иничей. — Да какой прок от денег?
— Они понадобятся Нику, чтобы покупать еду, — начал объяснять мистер Иничей, но миссис Иничей тут же накинулась и на него.
— Все вы тут хороши! — сказала она.
Она вышла из могилы Вортингтона и отправилась на поиски сына, который, как она и предполагала, сидел на вершине холма, глядя на город.
— Меняю пенни на твои мысли, — сказала миссис Иничей.
— У тебя нету пенни, — сказал Ник. Ему уже было четырнадцать, и он был теперь выше своей матери.
— Есть парочка, в гробу лежат, — улыбнулась миссис Иничей. — Правда, они позеленели от времени, но, тем не менее, они у меня есть.
— Я тут думал о всяком, — сказал ей Ник. — Скажи, откуда нам знать, что человек, убивший мою семью, всё ещё жив? Что он меня ищет?
— Так считает Сайлас.
— Сайлас никак это не объясняет.
— Он всё делает в твоих интересах. Сам знаешь.
— Вот спасибо, — буркнул Ник. — И где он, спрашивается?
Миссис Иничей не знала, что ответить.
Ник сказал:
— Ты же видела убийцу моей семьи, да? В день, когда усыновила меня.
Миссис Иничей кивнула.
— Как он выглядел?
— Да я всё больше на тебя смотрела, а не на него, — ответила миссис Иничей. — Но дай-ка вспомнить. У него были тёмные волосы, почти чёрные. Заострённое лицо. Он был какой-то… как будто голодный и злой. Сайлас его отсюда выпроводил.
— Почему же Сайлас его не убил? — злился Ник. — Надо было просто убить его там же, и всё.
Миссис Иничей погладила руку сына своими холодными пальцами, затем сказала:
— Он не чудовище, Ник.
— Если бы Сайлас его тогда убил, я был бы сейчас в безопасности. Я мог бы ходить, куда захочу.
— Сайлас разбирается во этом лучше тебя. Лучше всех нас. И Сайлас знает всё о жизни и смерти, — сказала миссис Иничей. — Всё не так просто, как ты думаешь.
— Как его имя? Этого убийцы.
— Он не представился. В тот раз.
Ник наклонил голову и посмотрел на неё серыми, как гроза, глазами.
— И всё-таки ты знаешь, как его зовут, да?
Миссис Иничей ответила лишь:
— Ты ничего не сможешь сделать, Ник.
— Смогу. Я могу учиться. Я могу научиться всему, что нужно. Я же научился ходить сквозь упырь-врата. И сноходить. Мисс Люпеску научила меня ориентироваться по звёздам. Сайлас научил меня молчанию. Я могу творить Непокой. Я могу растворяться. Я знаю это кладбище, как свои пять пальцев.
Миссис Иничей погладила сына по плечу.
— Когда-нибудь… — начала она и вдруг осеклась. Когда-нибудь она не сможет больше прикоснуться к нему. Когда-нибудь он их покинет. Когда-нибудь. Затем она сказала: — Сайлас говорил мне, что убийцу твоей семьи зовут Джек.
Ник помолчал, затем кивнул.
— Мама?
— Что, сынок?
— Когда Сайлас вернётся?
С севера подул полночный ветер.
Миссис Иничей больше не сердилася. На смену гневу пришёл страх за жизнь сына. Она сказала:
— Если бы я знала, мой мальчик. Если бы я только знала.
Скарлетт Эмбер Перкинс исполнилось пятнадцать. Она сидела на втором этаже старого двухэтажного автобуса. Она представляла собой съёжившийся сгусток злобы и ненависти. Она ненавидела родителей за то, что те развелись. Она ненавидела мать за то, что они уехали из Шотландии. Она ненавидела отца за то, что тот не пытался её вернуть. Она ненавидела этот город за то, что в нём всё было не то — он совсем не был похож на Глазго, в котором она выросла. Она ненавидела его также за то, что стоило повернуть за угол — и на глаза обязательно попадалось что-нибудь до боли и ужаса знакомое.
Тем утром она сорвалась в присутствии матери.
— В Глазго у меня были друзья! — Скарлетт не столько кричала, сколько плакала. — И я их никогда больше не увижу!
