- А почему с Мониту должно что-то случиться? - спросила Алисия, направляя большой сосок правой груди на Охама. Алисия никогда не носила нижнего белья, а верхнее у нее было вызывающе тонким.
- Говорят, появилась акула-людоед... - ответил бригадир, косясь одним глазом на выпирающий сосок Алисии, а другим контролируя свое блюдо. - А наш Мониту большой любитель сёрфинга. Вечернее купание опасно. Они как раз выходят на охоту.
- И большая акула? - спросил месье Жалюзи.
- Просто громадная, - ответил бригадир. - Вот такие челюсти!
И он широко раскинул громадные свои руки.
- Я даже знаю имя этой акулы, - усмехнулся пан Фунек. - Её зовут Охам Дженкинс. Посмотрите, как он расправляется со стейком. Это же просто жутко такое видеть.
Все засмеялись. Потом шумно заулюлюкали, приветствуя знаменитого писателя, появившегося в сопровождении доктора. На веранду бара первым поднялся Джон Кейн. Почти целый день он сдерживался, чтобы не выказать никаких признаков американского превосходства. Но к вечеру не сдержался - и показал.
- Ого! - воскликнула Алисия. - Я много штук держала в руках, но такую первый раз вижу. Как её зовут?
- Меч-рыба, - ответил Джон Кейн, с напрягом, обеими руками, держа рыбину за хвост, но и то не удержал - воткнул длинный острый шип в деревянный пол веранды. - Много дней я уже гонялся за такой... и вот наконец-то поймал. Около ста фунтов потянет.
- Это сколько будет в килограммах? - полюбопытствовал бармен Бессонный.
Все стали в уме подсчитывать, переводя числа из англо-американской системы мер и весов в европейскую. Быстрее всех сообразил шустрый поляк.
- Сто фунтов равняется сорока килограммам, - ответил пан Фунек. Это был человек лет тридцати пяти, с типично славянской внешностью, с хриплым голосом, чрезвычайно обидчивый, как все поляки, из-за постоянно переживаемого чувства гордости за свою нацию, каковое чувство накладывалось на чувство этнической неполноценности.
- А в фунтах все-таки больше, - сказал бармен.
- Приглашаю всех сегодня на ужин в бар, - объявил Джон Кейн. - Жан-Люк! Прими эту рыбину и приготовь её нам сегодня на ужин. Только меч не выбрасывайте...
- С вашего позволения, я повешу его в зале, - сказал Жан-Люк и кликнул поварят. Поварята прибежали с кухни и, с надрывом физических сил, уволокли меч-рыбу в подсобку.
Джон Кейн присел на высокую табуретку, устало положил руки на стойку.
- Вам как всегда? - спросил Жан-Люк. - Виски "Джони Уокер"?
- Нет, налей-ка мне сегодня водки. Какая у тебя есть?
- Stolichnaya vodka пойдет?
- О'кей. Сделай её с мятой и со льдом.
- Разумеется, со льдом. - кивнул бармен. - Что-нибудь съедите?
- Да. Принеси мне, пожалуйста, булочку с сыром, помидорами и каперсами.
Бармен повернул к себе раструб из надраенной латуни и гаркнул туда заказ писателя. Труба тянулась в кухню, как на корабле, обычно такая тянется в машинное отделения с капитанского мостика. Бармен был здесь капитаном, а его стойка - мостиком.
Жан-Люк улыбнулся Уилсону:
- А что закажет уважаемый доктор?
- Только банку "Гиннеса".
В бар зашли два западных туриста, одетые в пестрые рубашки-аллоха и трусы бермуды. Один был полный, рыхлый, другой - тощий и жилистый.
- What's up, dude? - [Как дела, чувак? (англ.)] обратился к бармену толстый развязным тоном и стало ясно, что пришли американцы.
- Excellent, - [великолепно! (англ.)] приветливо ответил бартендер. Он всем отвечал приветливо, даже последним засранцам.
Посетители заказали "Дайкири". "Побольше рому налей", - сказал бармену толстый.
- Опять эти двое, - сказал доктор, наклонясь к Джону.
Писатель отхлебнул водки, посмотрел поверх тяжелого восьмигранного стакана.
Американцы громко разговаривали, будто были у себя в Бруклине, не обращая ни на кого внимания. В иное время Кейну стало бы стыдно за своих соотечественников, за их неряшливый вид, за громкий бестактный голос, за развязную манеру поведения (Самым отвратительным из них был толстый, он в основном и говорил, а тощий больше помалкивал и озирался по сторонам, будто ища с кем бы подраться), но сейчас ему было не до критических наблюдений. Джон собрал всю свою волю в кулак, делая вид, что совсем не испугался. Мимоходом подумал, что давешняя парочка успела переодеться в более легкую одежду.
Толстый громогласно стал рассказывать анекдот про двух евреев.
- Как же мы быстро теряем свою политкорректность, едва выехав за границу цитадели демократии, - посетовал доктор.
- Ну правильно, край дикарей, чего стесняться, - стараясь держаться бодро с иронизировал Джон Кейн.
Толстый говорил, давясь от смеха:
"Один еврей звонит другому еврею:
- Слушай, Абрам, как ты относишься к евреям?
- Я их ненавижу, когда они звонят мне по телефону в три часа ночи!!!"
Тонкий в знак солидарности едва не подавился от смеха. Откашлявшись, он в отместку рассказал свой анекдот:
"Вчера по ящику для идиотов показывали какое-то идиотское шоу, и я как идиот его смотрел".
Толстый прыснул коктейлем от смеха и тоже закашлял.
- А где наш Гоген? - спросил Кейн свою компанию, чтобы только не видеть тех двоих ублюдков.
- Годо на пленэре, - ответил директор гимназии месье Жалюзи. - Пишет с натуры вечерний прибой.
- И вот что интересно, - вклинился в разговор бригадир Охам Дженкинс (он съел свое мясо и теперь ему хотелось поговорить о высоком), - волны у него получаются всегда одни и те же. Как щепки. Как хотите, господа, но мне такое искусство не по нутру. Я целый день тружусь на причале, уж я-то знаю, какие бывают волны.
- Вода - самый трудный элемент изображения для художника, - взял слово доктор, крутя в руках полупустую, всю в слезах, банку "Гиннеса". - Не всякий её может написать. Мне нравится, например, Рокуэл Кент...
- Лучше всех писал воду русский художник Айвазовский, - высказал свое мнение Джон Кейн.
- Русский реализм устарел, - высокомерно отмахнулся пан Фунек.
- Абстракционизм еще более устарел, - ответил Кейн. - Все возвращается, и сейчас самое авангардное направление как раз реализм.
Джон не жаловал поляка. В свое время писатель несколько раз пытался поговорить с ним, как со славянином, о России, но пан Фунек только отфыркивался или презрительно отвечал, что для него, пана Фунека, сразу за восточной границей Польши начинается Аляска. На что доктор с чисто британским чувством юмора рассказал анекдот про Буша-младшего, рассматривающего глобус.
- Кстати, о воде, - сказал бригадир Охам. - Один местный житель строит ковчег.
