Это действительно звучало здорово. Ей хотелось с кем-нибудь об этом поговорить. Поговорить о Питере. Хотелось позвонить кому-нибудь. Но обладание новеньким телефоном теперь уже не радовало ее так, как прежде.
Питер сдержал свое слово. Не прошло и тридцати шести часов, а ее уже пригласили участвовать в телешоу. «Пост» выслала за ее семьей машину, черный форд-скорпио. И вот Элла уже спускалась по ступенькам, подняв воротник, и прикрывая лицо развернутым номером «Пост», как научил ее Питер. Она твердо решила, что остальные газеты даже лица ее как следует не увидят.
Она заметила Питера, жавшегося под залитым голубым неоновым светом портиком студии «Нетворк Юэроп», еще до того, как он увидел их машину. Был ранний вечер; дождь барабанил по блестящим плитам тротуара, и преломлялся в свете фар. Гунтарсон стоял в непромокаемом плаще, как у австралийских пастухов, длиной до пят, и с широкими «крыльями», торчащими над плечами. Его густые светлые волосы намокли и прилипли к коже.
Машина еще тормозила, а Элла уже распахнула дверцу, и веер брызг из лужи обдал ее сиденье и забрызгал туфли.
— Элла! Подожди минутку, — воскликнула её мать, но Элла уже выскочила из машины, забыв про плащ, и летела сквозь дождь к Питеру.
Когда она добежала до него, он отвернулся.
В ответ на его кивок, служащий, стоявший по другую сторону массивных дверей из стекла и алюминия, схватился за телефон. Швейцар в ливрее поспешил на улицу с фирменными зелеными с золотом зонтиками «Пост Коммюникейшнз».
Когда Гунтарсон повернулся, чтобы поздороваться с Эллой, оказалось, что она стоит под дождем в трех футах от него, перепачканная и обиженная.
— Быстрей сюда! Что это ты там делаешь? — он протянул руку, чтобы втащить ее под крышу входной арки, и на его рукаве тут же расплылись мокрые пятна. Элла уже насквозь промокла, струи воды текли по ее платиновым волосам и превращали синий бархат ее платья в пятнистую, липнущую к телу черную тряпку. — Ты совсем промокла! Чего ты ждешь? — Она ничего не ответила, но он вдруг сам понял: «Я тебя расстроил тем, что не сказал «привет»? Прости, Элла!»
Он склонился над ней, широко улыбаясь, засунув руки в карманы. Она стояла, ссутулившись, прижав локти к бокам, и жалобно смотрела на него.
— Я должен был немедленно дать им знать, что ты приехала. Поэтому и отвлекся. С тобой хотят встретиться очень важные люди, Элла, и они дали мне четкие инструкции, — он поспешно повел ее в теплый вестибюль, пока ее родители торопились за ними, укрывшись под похожими на палатки зонтами. — Их надо было предупредить сразу, как ты прибудешь.
Элла дрожала, с её одежды капало на зеленый с золотом ковер. Гунтарсон подвел ее к стойке.
— Сейчас мы тебя зарегистрируем. О, а вот и мой главный редактор, — шепотом добавил он.
Большеголовый мужчина с пышными седыми волосами, торчавшими над ушами, как клоунский парик, широкими шагами направлялся к ним вдоль пальм в кадках с противоположной стороны вестибюля. На нем был плотный костюм с темным галстуком. Его сопровождали еще двое мужчин, одетые точно так же. Глубокий, тяжелый серый цвет их надвигающихся фигур подавлял Эллу, будто ей на голову накинули шерстяное одеяло.
Мужчина с клоунской шевелюрой оглядел Эллу с ног до головы, и объявил:
— Малость промокла на улице, а? — он не счел нужным представиться. Остальные двое глядели на нее еще внимательнее, будто ожидали, что она сейчас проделает что-то из ряда вон выходящее.
— Мистер Уоллис! — загремел редактор-клоун. Он ухватил Кена за руку, влажную от намокшей ручки зонта. — Как видите, тут целая толпа собралась вас приветствовать — вся большая тройка главных шишек «Пост-Комм»!
Другие двое хмыкнули, не отводя взглядов от Эллы.
Иногда кто-нибудь из мальчишек в ее классе ловил мотылька в сложенные ладошки, и все остальные толпились вокруг, чтобы посмотреть. Она сейчас ощущала себя таким мотыльком, которого мягко, но крепко держат за крылышки, не давая шевельнуться. Вокруг что-то жужжали чьи-то голоса, и Элла, съежившись между Гунтарсоном и стойкой, понимала в происходящем не больше, чем мотылек.
— Позвольте мне представить вас друг другу. Я — сэр Перегрин Пэрриш, капитан нашего флагмана. Это лорд Трихаррис, вице-адмирал флота — в смысле, глава «Пост-Комм»; а это мистер Дайер, штурман нашего спутника.
Мистер Дайер пожал Кену руку.
— Я руковожу этой телекомпанией, — перевел он. — Вы — отец мисс Уоллис?
— Чудесной мисс Уоллис, — встрял сэр Перегрин. — Мисс Уоллис, которая, кажется, в состоянии дать нам понять, что все открытые учёными законы физики — полнейшая чушь. Наша собственная мисс Уоллис, я бы сказал.
— Она моя дочь, — грохнул Кен.
— И, я подозреваю, весьма подверженная приступам скромности, — сэр Перегрин указал на лорда Трихарриса, скелетоподобного человека с никотиновой желтизной вокруг губ и на скулах, который в этот момент протягивал Элле руку.
— Поздоровайся как следует, Элла!
Окаменев при виде мужчин в костюмах, охваченная паникой из-за растущего гнева в отцовском голосе, она не шелохнулась.
— Элла, я не собираюсь повторять дважды!
— Не спешите, мистер Уоллис: застенчивость — это одно из достоинств юной леди, — сэр Перегрин, сам будучи профессиональным задирой, не особо переживал из-за таких, как Кен. — А теперь идемте в студию. Ведите нас, мистер Дайер, в параллельную реальность!
Пока они быстро шли по коридору из матового стекла, Элла старалась держаться рядом с Гунтарсоном, загораживаясь им от родителей. Застекленные фотографии звезд «мыльных» сериалов и ведущих телевикторин висели по обеим стенам. Она буквально прилипла к рукаву Питера. Ей было трудно дышать, как будто на лицо набросили плотную ткань. Она не понимала, куда ее ведут, зачем они так спешат. Люди в костюмах заговаривали с ней, но она не понимала их слов. Растерянность была похожа на внезапную слепоту — её чувства отказались ей служить.
Матовое стекло и толстый мягкий ковер производили странно тягостный эффект. Она слышала суетливые возгласы матери, и почувствовала две ладони на своих плечах, поворачивающие её к дверному проходу. Где она, зачем её привели сюда? Замешательство охватило её так стремительно, что она едва понимала, кто она такая. Она продолжала держаться за плащ Питера, но среди всех этих незнакомцев он стал другим Питером — почти таким же, как люди в костюмах…
Он мягко высвобождал непромокаемую ткань из ее пальцев.
— Хочешь, чтобы мама и папа пошли с тобой? Она глядела на него, и в ее глазах плескался ужас.
