Снова повторилось всё, как было перед смертью бабули. Днём я лёг и начал думать о деде. Незаметно веки мои становились всё тяжелее, дыхание замедлялось, я засыпал.
Приснилась мне прекрасная женщина, танцующая необыкновенной красоты танец. Одежды её выглядели причудливыми. Казалось, что покровы, скрывавшие её наготу невесомы. Они струились, как нежнейший шёлк и переливались, как радуга. Хоть мал был я тогда, охватила меня во сне сладкая истома, ныла каждая клеточка от непонятного томления. И наблюдал я, как танцуя, направилась она к молодому мужчине. Приглядевшись внимательнее, я понял - это дед, только моложе лет на сорок. Такой любовью и желанием светилось его лицо, что чудилось, вся жизнь его заключалась в танцующей незнакомке. Женщина приблизилась к нему, и они слились в поцелуе, и длился он вечность. Но вскоре блаженство на лице мужчины сменилось сначала на изумление, а затем на откровенную боль. Будто танцовщица забирала его жизнь, его душу. Глаза подёрнулись пеленой, блеск их погас. На меня смотрели глаза восковой фигуры, и жизни в них не осталось ни на грамм. Я проснулся и записал своё видение в тетрадь.
Утро следующего дня началось с рыданий и криков матери и запаха корвалола. Но на какое-то мгновение мне послышалась в плаче нотка облегчения - мать стала сама себе хозяйка, и никто теперь ей не мог указывать, как жить. Врачи скорой помощи объяснили, что произошла остановка сердца во сне. Дескать, медицина до сих пор не может объяснить, почему у абсолютно здоровых молодых мужчин во сне возникает фибрилляция сердечной мышцы, а затем - смерть. А дед был, к тому же, не так молод, да и ветеран войны, и так далее. Короче, мать вполне удовлетворил их пояснения. Успокоилась она быстро и деловито принялась за подготовку похорон и помин.
* * *
Наступил день переезда. Я так подробно рассказываю, чтобы самому ещё раз попытаться осмыслить, мог ли я изменить ситуацию тогда, сопротивляться неотвратимо надвигающемуся злу. Впоследствии, я не буду утомлять мелочами и расскажу лишь о главных событиях моей страшной истории. Если, конечно, успею задуманное.
Переезжали мы холодным ноябрьским днём. Природа казалась сиротливой и убогой. Земля лежала гола и бесприютна, ветра задували зло и бессердечно, а дожди были холодны и нудны. София грустила с самого утра. Я пытался, как мог, развеселить и отвлечь сестру. Показывал ей книжки с яркими картинками, строил уморительные рожицы. Бесполезно. Софи с легкой улыбкой смотрела на меня, а в глазах дрожала невысказанная печаль. Она уже тогда знала, дорогая моя сестра, сколько горя и несчастья переживём мы в этом доме.
По приезду на место, у взрослых началась такая суета, что о нас и думать забыли. Мать поначалу не обратила внимания, что сестра в горячке. Лицо девочки пылало жаром. Неожиданно глаза её закатились, и она потеряла сознание. Оказалось, у Софии круп. Пять дней провела она между жизнью и смертью. К счастью, на шестые сутки жар спал, и сестра вернулась сознанием к нам. Словно лёгкая тень осталась от весёлой жизнерадостной девчушки, которой малышка была до переезда.
Хотя произошло нечто хорошее – я перестал орать по ночам и опять заговорил!
* * *
Осень плавно сменилась зимой. Отец поменял место работы. К его радости, вместо горячего плавильного цеха им стало огромное лесное хозяйство, раскинувшее свои просторы на многие километры вокруг. Он оформился егерем в лесничестве заповедника. Мать решила оставить службу и заниматься домом и детьми.
София ещё недостаточно окрепла после болезни, поэтому я изучал закоулки дома в одиночку. Казалось, не осталось ни одного места, куда бы ни сунулся мой любопытный нос. Но дом умел хранить свои секреты и открывал их, когда сам того захочет. В единственное помещение мне не было доступа – в подвал. Лестница, что туда вела, совершенно обветшала и прогнила. Мать, опасаясь, как бы я не переломал себе рук и ног, запирала дверь в подвал, а ключи постоянно носила с собой. Меня разбирало любопытство, но мысли, стянуть их без спроса, не возникало. Наверно, время не пришло. Злу требовалось вызреть, поэтому тогда я зова ещё не слышал.
Со школой мама решила повременить и дома сама обучала меня арифметике, письму и чтению. Последнее было лишним – читал я лучше любого взрослого. Может, не всё в прочитанных книгах стало мне сразу понятно. Только день ото дня мои знания увеличивались в геометрической прогрессии. В мансарде, которую я назвал башенкой, стояли три огромных старинных кованных сундука, о счастье, не выброшенных матерью за ненадобностью во время ремонта. К слову, в самом помещении ремонт делать не стали. Так что, там осталось всё, как в те годы, когда бабуля и её сестра жили в доме.
Как сейчас помню восторг, который я испытал, открыв один из сундуков. Долго, с усилием я пытался поднять тяжеленную крышку. Наконец, она откинулась назад, с громким стуком ударила по задней стенке сундука и взметнула клубы пыли, вырвавшейся из его глубины. Я долго чихал, потом тёр кулаками глаза – сначала от пыли, а потом от изумления. Сундук оказался доверху набит старинными книгами. И вот здесь, под самой крышей началась совсем другая жизнь для нас с сестрой.
Если раньше я читал много, то теперь просто жил книгами. Самым преданным, самым внимательным моим слушателем стала София. Мы зачитывались старыми сказками, легендами, книгами путешествий и приключений. Я видел, каким испугом или удивлением горели глаза сестры. Как у неё замирало дыхание в самых захватывающих местах повествования. Как заливисто она хохотала над смешными историями и горько плакала от грустных рассказов.
Мать поначалу с опаской относилась к нашему уединению в башенке. Но, заметив, что дочка ожила и повеселела, махнула рукой и больше не вмешивалась в детскую жизнь. А мы с упоением блуждали в сказочном мире. София была моей прекрасной дамой, а я её странствующим рыцарем. Она была спящей царевной, а я принцем на белом коне. Я всегда спасал сестру в наших детских играх и мечтах, а в жизни, пусть не желая того, убил. Днём мы с Софией вместе странствовали по книжным мирам, а по ночам я путешествовал в одиночестве.
Как я уже говорил, мои ночные кошмары закончились с переездом, но у меня появились мистические способности. По ночам я словно выскальзывал из своего тела, недвижимо лежащего на кровати, и беспрепятственно ходил, где вздумается. Ни замки, ни стены не являлись помехой для меня. Не зная холода и усталости, я полюбил бродить по заснеженному участку вокруг дома, любуясь на ели, застывшие в призрачном лунном сиянии. Иногда, дурачась, скользил по глади пруда, представляя себя знаменитым фигуристом. И всё чаще удалялся от дома на достаточно большие расстояния. В одну из таких прогулок, наблюдая за охотой огромной рыжей лисицы я забрёл так далеко, что потерял дорогу назад. К слову сказать, лисица не обращала на меня внимания, пока я следил за ней, вынюхивающей заячьи следы. Слегка испугавшись, я решил влезть на высокое дерево. Затея почти увенчалась успехом, но на самой вершине у меня дрогнула рука, я пошатнулся и сорвался вниз. Что произошло затем, трудно описать словами. Вместо того, чтобы рухнуть камнем вниз, я парил в воздухе. Мне не надо было прилагать даже мизерное усилие для этого. Так я узнал, что по ночам умею летать. Вернее не я, а моя душа. С полётами ночные путешествия стали гораздо интереснее. Теперь я переносился за многие сотни километров от дома, повидал удивительные континенты и страны, наблюдал за жизнью других людей, их обычаями. Меня так опьянили проявившиеся фантастические способности, что поначалу я совершенно не задумывался, что в это время происходит с моим телом. Мать нарадоваться не могла - сын перестал всех пугать ночными воплями. Она говорила, будто теперь я сплю, как убитый.
