Когда мужчина заговорил, Граев сначала подумал, что он кого-то зовет. Например, волка, который, раз уж такие странные дела творятся, вполне мог оказаться знакомцем этой сомнамбулической горы мышц.
– Гъюрг... Гъюрг... – мощный и хриплый гортанный рык вырывался из глотки атлета.
Граев попятился. Глаза незнакомца тускло поблескивали. Нечеловеческие глаза. Взгляд их был нацелен на Граева. «Привидение», – без всякого удивления подумал тот, и тут же удивился этому отсутствию естественной человеческой реакции на всякую небывальщину. Как будто всю жизнь общался с призраками, да еще и накачанными, как Шварценеггер. Фантом тем временем продолжал изрыгать утробно звучащие словеса:
– Гъюрг... долго... ждать... волк... долго... Гъюрг...
Граев все пятился, пока его тылы не вмялись в решетку соседней могильной ограды. Понял он только одно: «Гъюрг» – это, вероятно, имя самого атлета. Явно не русское, значит, призрак – иностранец к тому же. Вот он ходит по миру в поисках своего любимого волка, никак не упокоится. Примерно так выходило. Более дикой нелепицы Граеву в жизни слышать не доводилось.
– ...нужно... проклят... – призрак шел прямо на Граева, тыча в него пятерней, и голос становился все глуше, а интонации – просительней. Или скорее требовательней.
«Он чего-то хочет от меня», – с ужасом догадался Граев и ощутил явственное шевеление волос на голове. В следующий момент остатки терпения покинули его – привидение стало звать его по имени, демонстрируя хорошую осведомленность:
– Грай... должен... иди... Грай... кровь... отпусти...
Граев вдохнул побольше воздуха, оскалился и резко выдохнул в сторону кошмара злобное, рычащее, гоблинское «Грррахх!». Подскоком перемахнул через отворенную дверцу решетки, метнулся к дорожке и побежал, не оглядываясь...
* * *
След обрывался недалеко от огнища бывшего вечевого старшины Жилы. Слабый, успевший прибиться к земле запах крови мог учуять и удерживать в ноздрях все то время, пока солнце уходило за лес, лишь настоящий сын Волка. Но Гъюрга вел не только нос. По этому следу прошло бы даже малое дитя. Примятая трава, где полз Микила, обломанные густые кусты, под которыми он пробирался, не имея сил обогнуть, содранный на корнях вековых деревьев мох. Чтобы проследить последний путь брата, Гъюрг потратил четвертую часть светлого времени дня. Микила преодолел его не меньше чем за два дня – лишь для того, чтобы испустить дух на руках старшего родича, единоутробного брата.
Гъюрг осмотрел крошечную лесную плешь, где кончался след. Эти места он знал по памяти, как и всю округу, где привольно расселились родовичи. Его племя – которому он не принадлежал уже несколько лет. Как и его брат, как и все Волки. Большое, с сыновними семьями, огнище Жилы было отсюда в пяти сотнях шагов или чуть более. Никто другой еще не решался выдвинуться на поселение так далеко к северу от земель родовой волости. Жила был первым.
Среди родовичей Жила слыл мужиком сильным умом и крепким своей волей. Мало кого слушался, мало кто мог перегнуть его на свою сторону. Иные говаривали, что строптив чересчур, даже против богов волю свою ставит. Оттого и невзлюбили Жилу и из старшин путь показали. Зато теперь Жиле воля вольная.
Дело неслыханное ранее – с волчьим братством до крови грызться. Было – враждовали родовичи с Волками, особенно когда свое добро отдавать было жалко лесным бойникам, охочим до добычи. Но сколько помнил Гъюрг, община Волков терпела – ради той же добычи, из южных богатых земель обильно приносимой. Княжья малая дружина вбирала тогда в себя, раздуваясь, как бычий пузырь, всю волчью рать и тех, кто Волком только на время похода становился. Терпели и хищную хватку бойников, и обычаи их волчьи. Да вот, гляди, не вытерпели. Жила и здесь объявился первым.
Гъюрг подцепил пальцем из травы рваный полотняный лоскут, запачканный красным. Сложил пополам и аккуратно заткнул за пояс – братнина кровь, волчья кровь. Не должно ей оставаться возле дома врага. Он еще раз внимательно провел взглядом по плеши. Сомнений не было – брата убивали здесь. Били долго, умело, с расчетом, чтоб живым не остался. Почему сразу не прикончили, то у Жилы надо спрашивать. Но Жила не скажет. А били, скорей всего, двое его сынов, Ждан и Ярун.
Гъюрг даже знал за что.
Микила не объявлялся в лесном доме четверть луны. Старший не искал брата. Мало ли какие дела у волчьего молодняка на стороне, когда в самом братстве нелады промеж своих, когда до волчьего праздника полгода, а воевать этим летом ни вожак, ни князь не повели бойников. Да к тому же знал старший, что появилась у малого зазноба. Проговорился Микила – Жилы старого дочка, краса писаная, нравом горячая, своевольная, в отца. Такая не побоится против слова родителя пойти.
Вот и не побоялась, шальная девка. Взял Микила то, что счел своим, как любой Волк сочтет. Братья за непутевую отыгрались на шкуре Волка.
Ничего не сказал Микила, умирая на руках братних. Не сберег сил – дополз-таки до Болотного урочища. Там и нашел его Гъюрг. Там и оставил тело до времени. Пока не простыл след, нужно было выбрать его до самого конца, найти врага.
Расстояние от лесной плеши до огнища Жилы Гъюрг преодолел не таясь. Нечего ему было таиться. Закон рода и закон волчьего братства один – кровь за кровь. Убийца не должен избежать руки мстящего. Иначе – позор от людей и презрение от богов. Закон был на стороне Гъюрга.
К дому он подошел уже в светлых сумерках. Перелез через жердевую ограду, направился прямиком к входу. Не спущенный еще на ночь с цепи пес рванулся, захлебываясь злобным хрипом. Гъюрг только рыкнул на него, и пес, удивясь, подавился лаем.
В узких оконцах большой избы горел уже огонь. Дверь навстречу Гъюргу распахнулась, и вышел один из сыновей Жилы, младший, настороженно вглядываясь в незваного гостя. Рукой потянулся к рогатине, стоявшей в углу сенцов. Но Гъюрг уже входил в дом, оттолкнув замешкавшего парня.
Весь род Жилы был тут. Ужинали за большим дубовым столом. Во главе – хозяин, крепкий еще старик, хоть и больше полусотни лет накопил. Хозяйка, жена его, двое женатых сыновей, старшие внуки скоро в силу входить начнут. Невестки, одна брюхатая, обносили едоков дымящимися горшками и плошками. Только хозяйской дочки, зазнобы братней, что-то не видать.
Все головы разом повернулись к самозванному гостю, рты перестали жевать, глаза смотрели с опаской и выжиданием. Кто-то из баб, Гъюрг не разобрал, приглушенно охнул:
– Повадились волки по овцы ходить.
Оборотня общинник узнает издалека, в любое время года – по одежде ли из волчьих шкур, по шапке ли из морды зверя, по амулету ли на груди – желтому клыку. А то и просто по взгляду особому, который лесные побратимы перенимают у настоящих волков.
