Николай Басов - Подлодка «Комсомолец»

– Это вы? Прошлый раз вы ушли… несколько поспешно. Но я знал, что вы вернетесь. – Он отступил, позволяя Кашину войти. – Я сейчас чайник поставлю.

Чайник, тем не менее, пришлось ставить Кашину. Впрочем, это было не трудно, кухня сверкала чистотой, в ней не было грязных чашек или невымытых тарелок. Сам Рыжов появился минут через десять, выбритый, в своей кофте с пуговицами, карманами и накладками на локтях.

– Освоились? – он чуть заметно улыбнулся. – Это обнадеживает.

– Почему вы решили, что я вернусь? – спросил Кашин, усаживаясь на облюбованный стул у окна, напротив холодильника.

– Во-первых, мы не договорили. Точнее, вы не узнали мою версию. Во-вторых, у вас должно быть умение возвращаться, без него вы бы не работали в группе. Тем более, не стали бы ее начальником.

Кашину не понравилась эта игра в «угадайку», она откровенно раздражала, но он улыбнулся и кивнул.

– Согласен, умение возвращаться у меня, наверное, вьелось в кости. И поскольку материалов по «Комсомольцу» я не принес, давайте сразу поговорим о «кукловодах». Ведь в этом суть вашей версии?

Они разлили чай, Рыжов к тому же намазал меда на два больших куска хлеба, хотя, как заметил Кашин, без масла. Видимо, для этого человека все еще существовало понятие физической формы. Сам Кашин от хлеба отказался, зато с удовольствием наполнил медом синюю розетку. И перешел к делу, едва Рыжов прожевал первый бутерброд.

– Вы полагаете, перед Первой Мировой войной могли существовать кружки влияния?

– Они существовали. Чтобы мне не пришлось выдумывать доказательства, почитайте как-нибудь мемуары о воздействии, какое оказывал на людей Распутин. А ведь он был, скорее всего, лишь видимой частью некоей, может быть, мощной группы. Понимаете, эффективная система не существует без базы, без подошвы, без некоторой зоны проб и ошибок. А в случае с Распутиным все почему-то решили, что он – уникум, и ничего похожего на его методы где-то поблизости существовать не может.

– Не нужно про Распутина. Тем более, что там не все ясно, слишком много слухов, а не сведений, возможно, фальсифицированных свидетельств, а не доказательств… Давайте вернемся к «Комсомольцу».

– Хорошо, не будем о Распутине. – Рыжов дожевал второй кусок хлеба с медом, с некоторым сожалением посмотрел на Кашина, и вдруг резковато спросил: – Вы хотите знать, что вам следует искать?

– Вот именно. Если можете помочь, я буду благодарен. Если же нет…

– Знаете, чтобы стало ясно, что следует искать, давайте еще раз пройдемся по всем катастрофам.

Кашин вздохнул, но послушно кивнул. Чай, к счастью, оказался еще лучше, чем прошлый раз, вернее, более привычным, ведь он сам его заваривал, а потому можно было немного посидеть, выслушивая Рыжова.

– Итак, в феврале 1898 года в порту Гаваны взорвался американский линкор «Мэн». Взрыв произошел утром, около 10 часов, когда часть команды еще спала, в крюйс-камере под носовой башней. Я не специалист, но моряки свидетельствуют, что повреждения в этой части корпуса всегда рассматривались как самые тяжелые в борьбе за живучесть корабля. Причин несколько, во-первых, боезапас носовых, основных в боевых условиях башен всегда больше, и даже существенно больше, чем в погребах других башен. Во-вторых, повреждение корпуса осложняет пользование ходовыми машинами, просто потому, что движение вперед создает дополнительный приток воды в пробоину за счет динамического давления. В таких случая приходится двигаться задним ходом, со всеми вытекающими из этого сложностями. В-третьих, именно в этой части корабля сложнее всего накладывать пластырь. В-четвертых, на линкорах значительная часть экипажа находится в носовых кубриках, и получается, что взрыв в этой части поражает наибольшее число людей, которым полагалось бы бороться за корабль, вызвает у них шок и чувство беспомощности. И в-пятых, что необходимо отметить, взрыв в этой части наносит максимальный урон системам управления кораблем, и повреждает капитанский мостик с вахтенным офицерским составом.

Рыжов посмотрел на Кашина, выбирая темп и, вероятно, интонацию своих аргументов. Поскольку Кашин слушал, не выказывая возражений, он продолжил:

– Комиссия решила, что линкор погиб от попадания торпеды, либо из-за подведенной под него мины. В итоге, как известно, возникла американо-испанская война, которую американцы легко выиграли. Когда спустя двенадцать лет корабль был поднят и исследован вторично, по материальным признакам стало ясно, взрыв произошлел внутри корабля, и никакой торпеды не было.

Рыжов удовлетворенно кивнул, должно быть, сам себе, и заговорил с чуть измененной интонацией.

– В октябре 1916 года русский линкор «Императрица Мария» погиб на рейде Севастополя от взрыва, если мне не изменяет память, без малого пятидесяти тонн порохового боезапаса, хранимого под носовой башней. Взрыв произошел, приблизительно через четверть часа после побудки, в шесть часов утра с минутами. После первого произошло еще множество более мелких взрывов, но главное – линкор находился поблизости от Сухарной Балки, где находился главный пороховой запас флота и крепости. Если бы сдетонировал этот порох, мы бы получили Хиросиму почти на тридцать лет раньше, и называлась бы она Севастополем. Но произошло чудо, Сухарная не взорвалась. Адмирал Колчак решил, что взрыв был вызван самовозгоранием пороха, хотя академик Крылов доказывал, что те пороха, которые использовались на «Императрице» нигде больше не только не самовозгорались, но даже разлагались медленнее, чем было заявлено в спецификациях при его изготовлении. Здесь следует сказать, что ЭПРОНовцами после поднятия корабля была сделана удивительная находка – неподалеку от порохового погреба второй башни нашли необычный матросский башмак, к которому вместо подметки была гвоздиками прибита… полоска бездымного пороха, который для технологичности пороховых картузов изготавливался в виде похожих на кожу пластин. Рядом с этими, гм… ботинками, были обнаружены другие полоски пороха, свеча и коробка спичек. Объяснить такую беспечность в то время не смогли, ведь на корабле, предназначенном для главкома Черноморского флота, служил опытный и хорошо обученный состав. Полагаю, объяснения не придуманы и сейчас, известно только, что под странным предлого, якобы, облегчения подачи картузов к орудиям с лючных горловин по приказу старшего артиллериста князя Урусова были сняты деревянные крышки, что во много раз повышает взывоопасность.

– В наших материалах этого не было, – сказал Кашин и отхлебнул чаю.

– Вы имеете в виду крышки?

– Башмака с пороховой подошвой.

– Тем не менее, башмак имел место. Хотя, должен признать, – Рыжов блеснул глазами, – упоминается эта деталь не часто. Далее. В конце октября 1955 года на рейде Севастополя, у бочки номер тринадцать взорвался линкор «Новороссийск», полученный от итальянского флота после войны, во время раздела флотов государств Оси между странами-победительницами. Взрыв произошел, приблизительно, в два часа ночи, перед первой башней, а спустя чуть более двух часов корабль перевернулся и утонул. Одно время считалось, что взрыв произошел от поставленной лодкой-малюткой мины, прямо под днищем корабля в той точке, где мог бы сдетонировать пороховой запас. Известно, что в Италии в тот момент имелись подобные лодки, также известно, что князь Боргезе, создатель подводных диверсионных отрядов в фашистской Италии, возможно, лучших к тому времени в мире, поклялся на своей золотой шпаге, что искупит национальный позор – службу такого корабля в составе вражеского флота.