за Пророком до Земли обетованной.
Он вернулся к своей лошади, тихо и печально лежавшей в пыли. Та принялась лизать ему руки, глядя на него с такой любовью, с какой на него не смотрело ни одно живое существо, кроме его сестры, за всю его жизнь, столь жалкую и суровую жизнь, что он часто жалел, что родился. Он влил лошади в рот тонкой струйкой воду, поцеловал ее в теплый лоб, а затем застрелил из пистолета.
Солдат вытер глаза и повесил седельные сумки себе на плечи. Бутылки с керосином, завернутые в промасленную ткань, постукивали друг о друга. Остальная часть его припасов тоже находилась в сумках. Он взял две фляги и привязал их к поясу. Накинул на сумки свою драгунскую накидку. И направился в сторону Сиона.
* * *
Они держали рабов, захваченных во время пути через три штата, и с их помощью возвели на берегах Великого моря унылые деревянные здания Сиона Пророка Легия. Когда работа была закончена, Нефийцы съели их заживо прямо на месте, изможденных и закованных в цепи. Стоя среди десятков грязных скелетов, солдат пошевелил носком ботинка несколько серых голов. Эти рабы не были избранными и не были обращены. Он вышел из черного сарая на главную улицу.
Кроме сарая, где они держали черный экипаж и трех адских кобыл, там были еще три покосившиеся деревянные хижины, смотревшие окнами на мерцающий белый песок, протянувшийся до самых ущелий, которые он миновал этим утром. В конце ряда деревянных зданий стояла дюжина палаток, чьи полотняные бока трепетали на ветру.
Поселение казалось пустующим. Брошенным. Проклятым.
Солдат добрался сюда довольно быстро и был уверен, что догнал длинноногого Пророка. Нефийцы быстро уставали. И всегда были голодными. Казалось, эти «избранные» нашли свое спасение в простом ковырянии в пыли и поедании любых живых существ, в жилах которых текла кровь. Однажды он нашел одного, залезшего по пояс в освежеванную тушу медведя и всецело поглощенного трапезой.
Он предположил, что население Сиона отдыхает в этих покосившихся зданиях и обвисших палатках в ожидании, когда Пророк вернется с чем-нибудь теплым и визжащим в повозке черного экипажа. Солдат улыбнулся. Положил свои сумки на землю возле здания рядом с сараем.
– Я буду отомщен семикратно. О да.
Он побрызгал керосином вокруг деревянного фундамента здания и посыпал жидкость оружейным порохом. Ни звука не донеслось изнутри, ни шепота. Точно таким же способом он выжег нефийскую заразу из трех ферм, занятых ими в Вайоминге. Нефийцы не любили огонь. Должно быть, он напоминал им о доме.
Солдат закурил и бросил спичку в керосин, который вспыхнул дорожкой черного дыма. Огонь на солнечном свету был невидим. Древесина, которую Нефийцы использовали в строительстве зданий, в основном взятая из кузовов повозок, была настолько сухая и изъеденная червями, что огонь тут же накинулся на нее с бешеным аппетитом.
Возле входа, прикрытого грязной муслиновой тряпкой, солдат положил свою винтовку, вытащил саблю и стал ждать.
Но долго ждать не пришлось. В глубине здания, где-то в темноте, где было их лежбище, он услышал шорох тонких конечностей. Затем раздался топот костлявых ног и щелканье зубов. Эти звуки становились все ближе, их источники перемещались по дому из гнилого дерева, еще не согретые ярким солнечным светом, но разбуженные густым дымом.
Они вышли на свет, моргая, кашляя и хныча. Три женщины в лохмотьях. Одна – в платье из единого куска ткани в коричневую клетку, теперь заскорузлом от грязи и испачканном спереди черной запекшейся кровью – вышла первой, под потрепанным чепчиком поблескивали белки глаз. Она замешкалась на мгновение, и в спину ее толкнула другая тварь в покрытой пятнами ночной рубашке, дорогу которой загородила ее широкая юбка. Они принялись рычать и царапать длинными желтыми ногтями друг другу кожистые лица, пока не заметили присутствие драгуна.
Двумя быстрыми ударами сверху вниз он разнес им черепа, будто молотком глиняные горшки. Третью пригвоздил к стене, и та принялась отбиваться когтистыми ногами, мотая облезлым черепом взад-вперед и показывая ему черный язык, пока он не выстрелил ей в лицо из пистолета с расстояния двух футов.
Следующее здание он обработал керосином уже быстрее, поскольку опасался, что выстрел привлечет остальных. Разбил три бутылки в первой комнате, бросив их о стену. Сразу после того, как солдат поджег дом, он увидел в незастекленном окне второго этажа высохшее ухмыляющееся лицо. Похоже, что обитатели зашевелились. Но нижний этаж здания вспыхнул, отрезая им путь к спасению. И солдат молился, чтоб, если его сестра внутри, ее скрыл дым и ему не пришлось видеть ее при белом свете утра.
Сквозь пляшущие внутри здания языки пламени он наконец увидел зыбкие очертания покачивающихся в дыму фигур, после чего те бросились к выходу. Две женщины выбежали кашляя, и он тут же их прикончил, поскольку они сами практически подставили головы под удар. Еще одна с безволосым пятнистым черепом, в нижней юбке и грязной шали, выползла на четвереньках, и он снес ее мерзкую голову с узких плеч.
Двое детей, которым, как он предположил, когда их укусили, не было и двенадцати, вышли шатаясь, ослепленные жарой и черным дымом, от которого проснулись. Он умертвил каждого быстрым ударом крест-накрест, затем пошел за винтовкой.
Солдат оглянулся на огромную белую пустыню, которая, мерцая, простиралась до дальних холмов, и ему показалось, что он увидел быстро приближающуюся тонкую черную фигуру. Но когда, прикрыв глаза от солнца и прищурившись, он всмотрелся еще раз, то не увидел ничего, кроме равнины из твердой соли, на которой не смог бы спрятаться даже койот.
Из третьего здания полным ходом шла эвакуация, и солдат присмотрелся, нет ли у голодных дьяволов оружия. Долговязый мужчина в подтяжках и цилиндре держал в руках нечто, похожее на кремневое ружье, оставшееся от французов, воевавших с англичанами. Солдат снес ему голову из винтовки. Другая ослепшая от дыма растрепанная фигура наступила на его цилиндр когтистой ногой.
Воспользовавшись пожаром, охватившим два здания, и густым черным дымом, опустившимся на палаточный городок, солдат спокойно перезарядил и пистолет, и винтовку. Поднявшись с колена, принялся спокойно расстреливать тех, кто, завидев своего заклятого врага, вознамерился броситься на него. Две пыльных, костлявых старухи в чепчиках и сарафанах разлетелись на части, словно соломенные куклы. А затем он зарубил саблей двух девочек-подростков, разбегавшихся перед ним, словно курицы.
Третье здание он поджег изнутри, держа саблю наготове. Когда он вступил в забытую богом пыльную тьму, под ногами захрустели, перекатываясь, обглоданные кости и пустые черепа съеденных несчастных.
Солдат вышел, кашляя,
