Говоря неведомому собеседнику, что скоро заглянет, Контроль сообразил, что это может быть какая-то уловка — очевидно, не рассчитанная на успех, но при этом, отправившись туда, он может упустить какое-то преимущество или подтвердить, что она располагает некой властью над ним. Но голова его была полна обрывков записок, загадкой возможной тайной вылазки директрисы через границу и летальным эхо приглушенного бряцания шкатулок. Ему хотелось разгрести все это или хоть на время заполнить голову чем-нибудь другим.
Покинув кабинет, он направился налево по коридору. На сей раз для разнообразия все сотрудники, изредка попадавшиеся в коридоре, были в лабораторных халатах, кроме некоторых. Ради него?
— Надоело? — пробормотал бледный сухопарый мужчина, казавшийся смутно знакомым, чернокожей женщине, проходя мимо.
— Хочу поскорей с этим покончить, — прозвучало в ответ.
— Ты предпочитаешь это место в самом деле, правда ведь?
Следует ли ему и дальше играть по правилам? Возможно. Нельзя отрицать, что биолог прочно засела у него в голове: едва уловимое давление, сделавшее дорогу, ведущую в экспедиционное крыло, уже, потолок ниже, а постоянно нащупывающий язык грубого зеленого ковролина вздыбился вокруг. Они начали существовать в некоем переходном пространстве между допросом и беседой, в чем-то, чему он пока не мог подобрать точного названия.
— Добрый день, директор, — сказала Сю, неожиданно поднимая голову от питьевого фонтанчика слева, словно ожившая марионетка или художественная инсталляция. — У вас все в порядке?
Все было прекрасно всего секунду назад. Почему же что-то должно перемениться именно теперь?
— Вы просто выглядите очень серьезным.
Может, это вы сегодня не слишком серьезны — может, в этом дело? Но говорить он этого не стал, просто улыбнулся и двинулся дальше по коридору, уже покидая лилипутское королевство лингвистического подотдела.
Всякий раз, когда биолог высказывалась, что-то в его мире менялось, что он находил в какой-то степени подозрительным, отмахивался от этого, как от помехи вниманию. Но это не флирт, нет, даже не обычные эмоциональные узы. Он с абсолютнейшей уверенностью понимал, что не зациклится, не проникнется одержимостью, не войдет в штопор, если продолжит беседовать, пребывать с ней в общем пространстве. Этому в его планах места нет, это не вписывается в его характер.
Экспедиционное крыло демонстрирует четыре кордона явной безопасности, и переговорная, которой они обычно пользуются, находится на краю наружного — сразу после идут зоны санобработки, где тебя сканируют на все что угодно — от бактерий до призрака ржавого гвоздя, вонзившегося тебе в подошву на каменистом пляже, когда тебе было десять. Учитывая, что перед прибытием биолог не один час простояла на вонючей пустынной стоянке, забитой сорняками, ржавыми железками, потрескавшимся бетоном и собачьим дерьмом, это представлялось бессмысленным. Но процедуру все равно провели с неулыбчивой и спокойной сноровкой. Кроме того, все здесь сияло почти ослепительной белизной, контрастируя с линялыми серо-голубыми и медными фактурами комнат вокруг коридора. Между остальным Южным пределом и «номерами», сиречь зоной содержания, встали еще три запертых двери. Фактуры и тона, некогда считавшиеся футуристическими, а теперь отдающие ретрофутуризмом, доминируют в черно-белой мебели абстрактно-модернистского характера. Вот как бы стул. Вот аппроксимация стола, стойки. Перегородки из «зацитированного» стекла, как пошутил бы папа, были покрыты резными и матовыми стилизованными пейзажными сценками, включая ряд камышей и аппроксимацию полевого луня, парящего в высоте. Как и большинство подобных потуг, все это выглядело дикими анахронизмами и вполне могло представлять собой декорации низкобюджетного научно-фантастического фильма времен 1970-х. Да притом во всем этом не было и намека на текучесть, ощущение застывшего движения, которые отец старался вложить в свои абстрактные скульптуры.
В минималистическом фойе и приемных, служащих предбанником номерам, разместилась подборка фотографий и портретов на добрый роман, не имеющих к действительности ни малейшего отношения. Фотографии были тщательно подобраны так, чтобы создавать впечатление триумфального завершения миссии, вкупе с ухмылками и ликованием, хотя на самом деле они изображали подготовку к миссии, зачастую экспедиций, окончившихся катастрофическим провалом, или фотосессии с актерами. Портреты, длинная вереница которых оканчивается в номерах, по оценке Контроля, куда хуже. На них изображены все двадцать пять возвращающихся членов первой экспедиции, победоносные пионеры, столкнувшиеся с «первозданными пустошами» и погибшие поголовно, кроме Лаури. Это альтернативная реальность, поддерживать которую должен весь персонал, входящий в контакт с членами экспедиции. Эта фикция, идущая в комплекте с собственными вымышленными или сфабрикованными историями героизма и выдержки, призвана возбудить те же качества в текущей экспедиции. Как прославленные герои революции какой-нибудь социалистической диктатуры.
Что это означает? Ничего. Верила ли биолог во все это? Возможно. Байка хочет, чтобы ей верили, умоляет, чтобы ей верили — история о добром старом национальном гордом духе предпринимательства. Закатай рукава и берись за дело, и если будешь очень стараться, то вернешься живым и здоровым, а не сломленным зомби с отсутствующим взором и раком вместо личности и неприкосновенной краткосрочной памяти.
Он нашел Кукушку в ее комнате, на ее койке — или, как мог бы рапортовать кто-нибудь другой, а не он, ее кровати. Помещение совместило в себе атмосферу побеленного барака, летнего лагеря и отстойной гостиницы. Те же блеклые стены — хотя и можно разглядеть закрашенные граффити, в точности, как в тюремной камере. В высоком потолке есть окно, а в стене другое, узенькое, окошко, прорезанное слишком высоко, чтобы биолог могла из него выглянуть. Кровать встроена в дальнюю стену, а напротив телевизор с DVD-плейером — только одобренные фильмы и пара одобренных каналов. Ничего слишком реалистичного. Ничего такого, что могло бы заполнить лакуны амнезии. По большей части древние научно-фантастические и фэнтезийные кино или мелодрамы. Документалистика и новостные программы в черном списке. Передачи о животных попадают в обе категории.
— Я решил на сей раз навестить вас, поскольку вам нездоровится, — проговорил он через свою хирургическую маску. Смотритель уже сообщил, что она дала разрешение.
— Думали завалиться на мою постельную вечеринку, чтобы к своей выгоде воспользоваться моим слабосилием, — проронила она. Под глазами у нее залегли черные круги, белки налились кровью, щеки ввалились. На ней по-прежнему было то же странное убор-щицко-военное одеяние, на сей раз с красными носками. Даже больная, она выглядела сильной. Должно быть, делает отжимания и подтягивания в диком темпе, только и пришло ему в голову.
