— Это все верно. Но стоит ли давить на людей обетом, не лучше ли им предоставить свободу самостоятельно отказаться от алкоголя?
— Здесь все очень индивидуально, — сказал священник. – Каждому на определенном этапе дается шанс безболезненно отойти от греха, но мало кто этим шансом пользуется. Относительно безболезненно, конечно, потому что зло, совершенное нами невозможно просто забыть, сказать, что «ничего не было». Думаю, что тем, кто однажды нарушил обет трезвости, не нужно принимать новый – они должны быть трезвыми «просто так» — не страшась наказания и не ожидая награды.
— А вот такой подход мне по душе! – сказал Григорий Александрович.
— И мне! – подтвердил Николай. – И для того, чтобы жить так не нужно сперва нарушать какие‑то обеты.
— Не нужно, — улыбнулся священник. – Может быть, вы и правы. Попробуйте объяснить это другим – какое счастье быть свободным и не из страха, а свободно делать то, что правильно.
Решили, что в обществе будет царить атмосфера равноправия, как у «Анонимных Алкоголиков», но при этом будет присутствовать необходимая для образованной при Церкви организации дисциплина. Местом дислокации общества трезвости решили избрать интернат, где Валерий Петрович, сочувственно относившийся к этому начинанию, выделил большую комнату.
Первое заседание общества трезвости
Решили, что первое заседание Лузервильского общества трезвости проведут без священника. Николай мотивировал это тем, что сначала нужно разъяснить людям, как они должны себя вести, что говорить. К появлению отца Аристарха их нужно готовить, чтобы они воспринимали это «как хорошо, что батюшка пришел», а не так, что «во, глянь, прикольный поп приперся!»
— В этом есть рациональное зерно, — согласился Григорий Александрович.
— Что я в тепличных условиях жил? – засмеялся архимандрит. – Да я в интернате такое повидал, что меня ничем не удивишь!
— Так это не тебе, а им нужно, — возразил Николай. – Прикинь: придут человек двадцать чудаков, увидят крест с рясой и начнут прикалываться. А на душе‑то тем временем совсем иное. А стыдно им пока перед другими иное это показать. Их подготовить нужно. А то потом им самим себя будет стыдно, как они себя вели…
— Ну, хорошо, — согласился отец Аристарх.
В итоге на первое собрание он не пошел. Думали, кто будет вести – решили, что Григорий Александрович вместе с Николаем. Пришел и Валерий Петрович – не только как человек, предоставляющий помещение, но и как тот, для кого эта тема сравнительно недавно была очень болезненной. Народ и правда, собрался очень разный: грязный, оборванный, с лицами, которые сами по себе давали характеристику всему человеку. Клара с Розой решившие послушать своего приятеля, переставшего пить, были одни из наиболее респектабельных.
— Откуда весь этот бомонд? – весело поинтересовался профессор.
— Всех своих друзей позвал, — гордо заявил бывший Бухарик. – Не все, правда, пришли… Но и так вон человек тридцать – это больше, чем я ждал.
— Ну что же, — начал Григорий Александрович, когда присутствующие расселись, — сегодня у нас организационное собрание Лузервильского православного общества трезвости. Мы должны на нем определить для чего мы собираемся, что мы ждем от наших встреч, правила поведения на собраниях. В следующий раз мы встретимся уже со священником. Думаю, что наши встречи должны быть разумным сочетанием демократии и дисциплины…
— Это верно, — поддакнул Николай. – А то всякое котье может вполне распоясаться, если не одергивать…
— А ты сам‑то кто? – веско, но беззлобно спросила Роза.
Все засмеялись.
— То же котье, – покорно согласился оратор, – поэтому ко мне можете обращаться запросто: «Колян», а то и «Бухарик», если кто привык. Но вот к Григорию Александровичу нужно обращаться по имени- отчеству и на «вы», потому что он профессор–нарколог…
— Чего же ты сам мне «тыкаешь»? – усмехнулся врач.
— Так я твой друг… – не обращая особо внимание на эту реплику продолжал Бухарик. – И к Валерию Петровичу, потому что он хозяин этого места, и к батюшке. А остальные мы все здесь равны, невзирая на возраст, образование и материальное положение.
— Действительно, мы не пойдем по пути, например, анонимных алкоголиков, — сказал Григорий Александрович. – Иерархичность заложена в человеческой природе, и отрицать ее бессмысленно. Поэтому мы используем что‑то из их опыта, что‑то из опыта групповой психотерапии. Но основой будет церковная жизнь, с ее дисциплиной и установлениями. И не нужно думать, что если кто‑то из нас алкоголик, то ему из‑за этого становится можно то, что нельзя другим. Нельзя всем: приходить в храм и на собрания пьяным, курить и материться даже на территории…
— Гестапо какое‑то, — вздохнула Клара, вызвав новый взрыв смеха.
— Да почему гестапо? – улыбнулся профессор. – Это для вашего же блага. Я сам много пил, но мимо меня как‑то прошли многие из невзгод, которые обычно сопутствуют алкоголизму. Ведь вы чувствуете себя изгоями в обществе? А при этом сохраняете потребность в общении? И это заставляет ограничивать круг общения пьющими людьми?
Многие закивали, подтверждая, что так оно и есть.
— А наша цель – стать полноценными членами не какого‑то общества, созданного по принципу «пью – не пью», а Церкви Христовой. Это очень трудно, но и очень легко для тех, кто почти все потерял. Легко, потому что жизнь в Церкви требует оставить все и идти за Христом…
— В каком смысле оставить? – спросил один из слушателей.
— В смысле отказаться от всего греховного, оставить его в прошлой жизни. Ведь каждому из нас хочется чистоты. Но с другой стороны гложет внутри: вот ведь нужно бы еще и успеть пожить «для себя», чистота «не убежит». И мы падаем все глубже, а можем и умереть, не успев измениться. Почему говорю «легко»: ведь намного легче бросить пить человеку, который пьет, а его тут же рвет, а он опять пьет, чем тому, кто наслаждается вкусом спиртного. Намного легче бросить пить тому, пьянство которого разрушает или разрушило уже его семью, карьеру, здоровье, чем тому, кто сохраняет иллюзии, что алкоголь полезен на семейных торжествах и для здоровья, или чья работа сопряжена с застольями. Но здесь, наверное, нет уже тех, кто живет этими иллюзиями?
— В чем‑то оно так, – встал один из пришедших, крепкий мужик лет сорока, судя по всему мучившийся похмельем. – Но разве понимания того, что это плохо достаточно для того, чтобы отказаться от спиртного? Я сам с высшим образованием, многое потерял уже и продолжаю терять, и радости уже от пьянки нет никакой. Но разве от того, что я вижу, как это плохо, я смогу сам преодолеть себя, когда и силы воли уже никакой не осталось?
