– А как насчет этого чеха, Яна Войтека, о котором я писал? Вы узнали что-нибудь интересное?
– А что, есть какие-то подозрения? – вопросом на вопрос ответил Меир.
– Да, вроде бы, ничего специального нет. Просто он приехал на этой неделе и хорошо бы его проверить.
– Мы и проверили. Как могли, конечно. Ведь Чехословакия, сам понимаешь, не лучшее место для наших проверок.
– И что?
– И ничего. Он вроде бы чист. Яйцеголовый интеллектуал, специалист по древним рукописям. До сих пор никогда не пересекал границу Чехословакии.
Солнце, наконец, спустилось до горизонта, так что водная поверхность гавани стала кроваво-красной, луга озарились розовым сиянием, а рощицы почти почернели. Меир замедлил шаг, любуясь закатом, и тут кто-то налетел на Ури сзади и с силой подсек его под колени. Он покачнулся, но не упал, а, резко обернувшись, ловко перехватил в воздухе с визгом обрушившийся на него комок спутанной шерсти.
– Куки! – выкрикнул Меир притворно счастливым голосом.
Но Куки не обратил на Меира никакого внимания – вся его любовь сосредоточилась на Ури. Он подпрыгивал, как резиновый мяч, и бросался Ури на грудь, пытаясь лизнуть его лицо дрожащим мокрым язычком.
– За что это он так полюбил тебя? – неприязненно полюбопытствовал Меир.
Ури вдруг стало его жаль, и, вспомнив уроки Инге, он пояснил, сам поражаясь своей мудрости:
– Бедняжка, небось, страшно ревновал тебя ко мне весь вечер, потому и скандалил. И вот теперь он, наконец, нашел способ тебя наказать.
Брайан вытянул руки вперед и посмотрел на свои растопыренные пальцы – сомнений не было, они дрожали крупной дрожью. С чего бы это? Как будто все складывалось хорошо и даже прекрасно, однако нервы шалили сверх меры. Летучие боли то и дело возникали в разных частях тела, вызывая тревогу и уныние. Он чувствовал всей кожей, как вокруг него натягиваются какие-то таинственные струны, которые вот-вот лопнут, и маленький его мир взлетит на воздух. Жизнь в библиотеке непонятно почему стала вдруг страшно напряженной. Брайан не мог бы назвать конкретную причину этой напряженности, однако неведомые силовые поля сгустились до такой степени, что ему стало трудно дышать.
Он не мог точно вспомнить, когда это началось – где-то совсем недавно, может быть, даже вчера в кабачке у бабочника, когда в угоду Ули и Яну он согрешил, впервые в жизни выпив полкружки пива. В наказание всю прошлую ночь он так маялся тошнотой, что утром не смог выйти на работу, но к обеду голова перестала кружиться, и в душе осталось только блаженное воспоминание о дружеской беседе в розовом полумраке кабачка. О чем они там говорили Брайан уже не помнил, но было сказано нечто важное и возвышенное, что он обдумывал всю свою сознательную жизнь. И он сперва с нетерпением ждал наступления вечера, надеясь опять окунуться в счастливую атмосферу дружеского обмена сокровенными мыслями.
Однако по мере приближения долгожданного звонка на ужин, который должен был освободить его от читального зала, руки его стали дрожать все сильней, и все неотступней ныла какая-то булавочная точка в затылке. Похоже, вчера что-то стряслось там, в кабачке, хоть никак не припоминалось, что именно. Брайану даже начало казаться, что если он это вспомнит, в душе его восстановится то чувство благополучия, которое переполняло его, когда он, содрогаясь от предвкушения, шел с Яном и Ури пить запретное пиво. Но как он ни напрягал память, подробности этого счастливого вечера ускользали из его сознания, и перед глазами мельтешили только разноцветные бабочки, среди которых порой порхало лицо бабочника Патрика Рэнди и ничего больше.
Наверно, ему мешал сосредоточиться неожиданный наплыв незнакомых разноязыких людей, понаехавших за этот день со всего мира. Такого многолюдья Брайану не приходилось видеть уже давно. Новые гости просто задергали его вопросами, консультациями, просьбами о ключах в аннекс, а главное – фантастическими вариациями своих акцентов. Брайану прямо уши заложило от неожиданных форм, которые принимал родной английский язык в устах некоторых персонажей этого вавилонского столпотворения. И хоть вроде бы не было между этими персонажами никакой видимой связи и они даже не были друг с другом знакомы, всех их объединяла какая-то общая тайна, которую Брайан не смог бы обозначить словами.
Тайн, пожалуй, набралось слишком много, и некому было на это пожаловаться. Прекрасный магистр к великому огорчению Брайана исчез сразу после дневного чая и так и не появился в читальне, хоть накануне вечером жаловался, что ему не хватает времени, чтобы законспектировать все то, ради чего он сюда приехал. Брайан заподозрил было, что Ули завел шашни с нахальной Лу Хиггинс, которая явно положила глаз на прекрасного магистра. Однако Лу вскоре прошла мимо него к своему столику и, закинув ногу за ногу, углубилась в изучение какого-то толстого фолианта, название которого ему так и не удалось рассмотреть. Впрочем, это было не важно, ведь она скорей всего просто пользовалась случаем в очередной раз продемонстрировать окружающим свои ноги. Тем более, что ноги и впрямь были что надо, а изучение какого бы то ни было фолианта никак не вязалось в сознании Брайана с вызывающим обликом Лу Хиггинс.
Как и следовало ожидать, много изучить она не успела, – к ней тут же подошел Джерри, и они принялись оживленно шептаться. И шептались, и шептались, пока соседи не зашикали на них со всех сторон. Тогда они поднялись из-за стола и, дружно сверкая голыми коленками, направились к двери, из-за которой навстречу им вышел Ян. При виде Джерри и Лу он чуть замедлил шаг и поднес ладонь к воображаемому козырьку, словно отдавая воинский салют. Джерри подхватил его жест, – он тоже поднес ладонь к виску, а потом перехватил руку Лу и поднял вверх, как делают судьи с победителями соревнований. При этом все трое весело засмеялись, нарушая тишину и правила читального зала.
И хотя все это выглядело милой шуткой в кругу друзей, скулы Брайана прямо свело от напряжения, и тугие нити противоречивых эмоций, натянутые между тремя шалунами на пороге читальни, мертвой хваткой захлестнули его чувствительное горло. Он как можно ниже склонился над своими бумагами и постарался сосредоточиться на заполнении карточек новоприбывших. Но даже это привычное дело сегодня у него не ладилось – то ли народу приехало слишком много для одного дня, то ли перекрывающие друг друга враждебные поля разных людей скрестились над ним и мешали ему работать.
Он отбросил ручку и поднял глаза – перед его столом стоял Ян и о чем-то настойчиво спрашивал, причем, судя по его с трудом сдерживаемому раздражению, спрашивал уже не в первый раз. Меньше всего Брайан хотел бы обидеть Яна. Тот, конечно, был намного старше Ули, но в чем-то неуловимом он даже больше соответствовал идеальному образу настоящего мужчины, созданному мечтой Брайана в бессонные ночные часы на больничных койках. Уже не говоря о его умении внимательно слушать и выражать глазами и губами глубокий интерес и понимание.
