— Картина стала больше, — сказала Рози.
Нет. Не совсем так.
Она подняла руки и, измерив пространство перед висящей картиной, убедилась, что та по-прежнему закрывает кусок стены размером три на два фута. Кроме того, она видела, что белая окантовка внутри рамы осталась прежней, тогда в чем же дело?
Она подумала, что второй каменной головы там все же раньше не было, вот в чем дело. Может быть…
Неожиданно Рози почувствовала дурноту и головокружение. Она зажмурила глаза и принялась тереть себе виски. В них появилась и стала нарастать боль. Когда она открыла глаза и снова взглянула на картину, та поразила ее, как в самый первый раз, не отдельными элементами — храм, рухнувшие статуи, розмариновый хитон, поднятая левая рука, — а как единое целое, что-то зовущее ее куда-то.
Теперь там стало больше того, на что смотреть. Рози почти не сомневалась, что это впечатление было не галлюцинацией, а настоящей реальностью. Картина физически не стала больше, но Рози могла видеть и продолжение нарисованного — слева и справа, снизу и сверху. Словно кинооператор вдруг сообразил, что пользовался не тем объективом, и поставил другой, превратив узкое тридцатипятимиллиметровое изображение в широкоформатную «Синераму 70». Теперь можно было видеть, скажем так, не только Клинта Иствуда, но и двух ковбоев по бокам.
«Ты спятила, Рози. Картины не расширяют поля своего изображения. Нет? Тогда как ты объяснишь появление второго божка?»
— Потому что теперь в картине больше правой стороны, — пробормотала она. Ее глаза были широко раскрыты, хотя трудно сказать, какое выражение застыло в них — испуг или удивление. — И больше левой, и больше верха, и больше ни…
За ее спиной неожиданно кто-то несколько раз постучал в дверь, так часто и легко, что удары почти сливались в единый стук. Рози круто обернулась, чувствуя себя так, словно она двигается в замедленной съемке или под водой.
Она не заперла дверь.
Стук повторился. Она вспомнила про машину, подъезжавшую к тротуару внизу, — маленький автомобиль вроде тех, что человек, путешествующий в одиночку, смог бы нанять в «Гертсе» или «Ависе». Тотчас ее впечатления от картины поглотила мысль, окрашенная в темные тона отчаяния. Норман в конце концов отыскал ее. Не сразу, но каким-то образом он ухитрился сделать это.
В памяти мгновенно ожила часть ее последнего разговора с Анной — та спрашивала, что она сделает, если Норман и впрямь объявится. Запрет дверь и наберет 911, ответила тогда она, но она забыла запереть дверь, и здесь не было телефона! Самая горькая ирония заключалась в последнем, поскольку в углу комнаты была телефонная розетка, а сегодня в обеденный перерыв она зашла в телефонную компанию и внесла абонентскую плату. Принявшая ее женщина вручила ей ее новый телефонный номер, написанный на маленькой белой карточке. Рози сунула карточку в сумочку и прошла мимо стенда с выставленными на продажу телефонными аппаратами. Она решила, что сможет купить аппарат как минимум на десять долларов дешевле, сходив в Лейквью-Мол, когда представится случай. И теперь, только потому что она хотела сэкономить жалкие десять долларов…
С наружной стороны двери наступила тишина, но, когда она опустила взгляд на щель под дверью, ей стали видны очертания его ботинок. Разумеется, ботинки были большие, черные и блестящие. Он был в штатском, но все еще носил свои форменные черные ботинки. Тяжелые ботинки… Это она могла засвидетельствовать, поскольку много раз за годы их совместной жизни испытывала на себе их тяжесть.
Стук повторился — три торопливые серии, состоящие из трех постукиваний: тук-тук-тук, пауза, тук-тук-тук, пауза, тук-тук-тук.
Вновь, как во время ее жуткой паники, от которой у нее перехватывало дыхание этим утром в кабинке звукозаписи, мысли Рози обратились к женщине на картине, стоявшей там, на вершине холма, не боявшейся надвигающейся грозы, не боявшейся, что в лежащих внизу руинах могут оказаться привидения или просто банда каких-нибудь головорезов, — не боявшейся ничего. Это было видно по ее осанке, по тому, как беспечно она подняла руку, даже по форме ее одной, чуть видневшейся груди.
«Я не она, я боюсь, но я не позволю тебе вот так, просто, взять меня, Норман. Клянусь Богом, я буду бороться изо всех сил».
В течение нескольких секунд она пыталась вспомнить бросок, который показывала ей Джерт Киншоу, когда хватаешь ринувшегося на тебя противника за руки выше локтей, а потом делаешь поворот в сторону. Из этого ничего не вышло — когда она попыталась представить себе решающий рывок, она увидела перед собой лишь идущего на нее Нормана с раздвинутыми губами, обнажившими зубы (с его зловещей хищной улыбкой), желающего поговорить с ней по душам.
Ее пакет из бакалейной лавки с торчащими из него желтыми листовками, объявлявшими о пикнике, по-прежнему находился на кухонном столике. Она уже успела вытащить из него скоропортящиеся продукты и сунуть их в морозильник, но несколько купленных ею банок консервов все еще оставались в пакете. На ногах, кажущихся деревянными, она подошла к столику и сунула руку в пакет.
Снова раздался троекратный стук: тук-тук-тук.
— Иду, — сказала Рози. Голос ее прозвучал поразительно спокойно для ее собственного слуха. Она вытащила самый увесистый предмет, оставшийся в пакете, — двухфунтовую банку фруктового компота, — как можно крепче сжала его в ладони и, с трудом переставляя ноги, ставшие протезами, направилась к двери. — Иду! Одну секунду, сейчас открою…
Пока Рози ходила за покупками, Норман Дэниэльс лежал на кровати в отеле «Уайтстоун» в нижнем белье и, уставясь в потолок, курил сигарету.
Он пристрастился к курению, как и многие мальчишки, таская сигареты из отцовских пачек «Пэлл-Мэлл», рискуя трепкой, но считая такой риск честной платой за тот имидж, который обретаешь, когда тебя видят в центре города непринужденно прислонившимся к телеграфному столбу или телефонной будке, возле аптеки или почты с поднятым воротником пиджака и прилипшей к нижней губе сигареткой, чувствующим себя в своей тарелке. Смотрите-ка все, мне ведь и впрямь все по фигу. И откуда знать твоим дружкам, катящим мимо в своих старых тачках, что ты стянул этот чинарик из пачки в шкафу своего старика. А когда ты один раз набрался смелости и попытался сам купить пачку в аптеке, старик Грегори пошмыгал носом и посоветовал зайти снова, когда у тебя отрастут усики?
