Видимо, желая поразить Игоря Вадимовича в самое сердце, наша англичанка Марианна Александровна обзавелась умопомрачительным платьем. Спереди – оливковое, сзади – фисташковое. Или наоборот, я не силен в оттенках. На мой взгляд, в этом платье Марианна страшно напоминала лягушку. Большой рот и глаза англичанки лишь увеличивали это сходство. Однако мнение наших дамочек не совпало с моим. Они откровенно завидовали.
– Ах, Марианночка, какая вы прелесть! – прошелестели Сонечка и Римма Игнатьевна. – Вам так идет!
Окрыленная Марианна несколько раз прошлась по учительской, демонстрируя обновку, после чего удалилась на урок. За ней вышел и Хренов. В учительской оставались только Сонечка и завуч. Я сидел в уголке и от нечего делать читал какую-то паршивую газетенку.
– Это с каких же таких барышей? – прошипела биологичка, имея в виду дорогое платье англичанки, и выразительно посмотрела на завуча.
– Небось, на панели и не такое зарабатывают, – грубо бросила Римма.
– Зато носят такое же…
– Это уж точно!
Обе наши крысоловки гаденько захихикали. Я кашлянул, но они не обратили на меня внимания.
– Как вы думаете, Сонечка, ОН заметил? – поинтересовалась Римма Игнатьевна.
– Да нет, что вы, Риммочка. Разве ЕМУ до этого? Он ведь такой занятой!
Насчет Хренова они были совершенно правы. Ему и вправду было не до этого. Он, разумеется, заметил обновку Марианны, но повел себя крайне деликатно.
И вообще, появление Игоря в нашем коллективе заметно оздоровило обстановку. По крайней мере, склоки в учительской возникать перестали. И даже меня при нем шпыняли поменьше. Стеснялись. Ко мне Хренов относился дружески и даже несколько раз подсаживался в буфете. Поговорить как с коллегой. о деле. Но мне было не до его светских литературных бесед в стиле кружка «Зеленая лампа».
– Как-нибудь в другой раз, – отговаривался я.
Две завистливые сплетницы продолжали нести свою пошлятину, и я, вне себя от негодования, выскочил из учительской.
В конце коридора маячила синяя фигура Мухрыгина. Я решил уклониться от встречи с этим неприятным типом, но он ускорил шаги и догнал меня.
– Ну все, мне надоело! – объявил Мухрыгин, не здороваясь. – Маховик закрутился!
– Что ты мелешь? – не понял я.
– Братва научит, может, тогда поймешь… С Дренделем иметь дело будешь, прокурор хренов!
Он непечатно выругался и двинулся прочь, сплевывая себе под ноги семечную шелуху.
Честно говоря, я не придал мухрыгинской угрозе особого значения. Даже несмотря на таинственного «Дренделя». В конце концов, кто перед кем должен оправдываться и кто кого бояться? Да и что может сделать учитель физкультуры учителю русского языка? Устроить очередную схватку на многострадальных спортивных матах? Кинуть мячиком в голову?
Правда, Мухрыгин подрабатывает сторожем на автостоянке и якшается с какой-то мрачной компанией. Ну и что с того? На худой конец у меня тоже есть влиятельный друг – Виталька Рыбкин! А уж у торговца кетчупом и сосисками связи получше, чем у автомобильного охранника.
Не ожидая ничего дурного, я ехал домой. В моем кармане мирно похрустывала зарплата. Самое время заняться женщинами. Теперь я при деньгах, так что не придется краснеть за каждый съеденный бутерброд.
Марию я давно простил. Она, конечно, дура, что написала эту бумажку, но ее тоже можно понять.
А сердце у меня слегка саднило. Особенно когда я натыкался взглядом на пустой угол, где раньше красовался гербарий, который я подарил мадам Еписеевой. Наверное, отправила мой сушняк в мусоропровод. Надо бы загладить свою вину. Сводить ее куда-нибудь, что ли?
Ресторан не годится. Во-первых, это дорого. Потом всю оставшуюся жизнь придется питаться одними пельменями. Кроме того, она туда не пойдет.
В музее мы уже были. Марию нужно поразить. Только вот чем?
Театр! Только, безусловно, не тот театр, куда мы ходили с Мариной.
Театр нужен шикарный, классический и большой. Вот-вот, именно Большой. Интересно, можно ли достать билеты через кассу? Наверняка нет. Что ж, придется пожертвовать энную сумму спекулянтам.
Я принял решение и, вместо того чтобы сделать пересадку на «Театральной», вышел на улицу.
Под колоннами Большого театра белел снежок. Между небольшими сугробами прохаживались темные личности, похожие на продавцов наркотиков. К освещенному подъезду стекалась публика. Все больше иностранцы. Ни одна из личностей моей скромной персоной не заинтересовалась. Видимо, приняли за бомжа. Ну ничего, вы еще увидите!
Мой костюм уже в химчистке. Там же и Виталькин роскошный галстук.
Я подошел к франтоватому (билеты все-таки продает, не водку) человеку и несмело спросил:
– Нет ли лишнего билетика?
А что еще спрашивают в такой ситуации? Он кисло посмотрел на меня и поинтересовался:
– Что, цуцик, тоже к культуре захотел приобщиться?
Я кивнул.
– Дорога нынче культура-то…
Я ответил, что на культуру у меня в аккурат хватает. Человек сунул мне два билета на «Евгения Онегина». На них значилось: «Балкон. Третий ярус».
– А получше ничего нет?
Культуртрегер вновь странно глянул на меня и так же странно ответил:
– За получше дерут погуще!
Пришлось удовлетвориться балконом. В конце концов, пока туда доберешься, успеешь насладиться красотой театральных лестниц. Я с изумлением отдал торговцу треть своей зарплаты и повернул к метро. Теперь осталось помириться с Машей. Если выйдет (а выйдет обязательно), ее ждет незабываемое… Уж это я гарантирую!
На выходе из метро я втридорога купил у бабушек сарделек, сыра и банку фасоли. Пировать так пировать. Тем более должен же я подготовиться к завтрашней роли кутилы и мота. По этому случаю следовало купить и пива в ларьке. Я выбрал самое дорогое. Зарплата потихоньку начинала таять.
Придя домой, я поджарил сардельки и, откупорив пиво, развалился на диване. Надо было обдумать предстоящий разговор с мадам Еписеевой. Я набрал в рот пива и стал задумчиво перекатывать жидкость, дегустируя иностранный вкус. В эту минуту зазвенел телефон. Пиво холодным комком скользнуло вниз по пищеводу, в глубины моего обширного организма.
Катька?! Маша?! А может быть… может быть… та самая мухрыгинская «братва»?! Дрендель? Трубку поднимать не хотелось, но звонки не прекращались.
– Слушаю, – немея, прошептал я.
– Сеня?
Я с удивлением узнал голос Марины. Она затараторила:
– Долго будешь в молчанку-то играть, а? Катерина тут интересуется, ты там жив еще? Вот, попросила позвонить.
– А что же она сама-то?
– Что-то не пойму, кто из вас женщина? Или ты окончательно сложил с себя все мужские полномочия? Другой бы просто извинился, да и дело в шляпе, а этот… – Марина отчетливо фыркнула.
