— …от твоего отца. И повторяю, слушай сообщение чрезвычайной важности от твоего отца. Пожалуйста, оставь настройку или настрой приемник на волну Счастливого Джека. Повторяю.
Голос заглох. Обезличенные голоса эхом прокатились по бесконечному, окутанному туманом тоннелю. Где я? Куда меня занесло? Или я опять брожу в сомнамбулическом сне?
— Извините, мистер Ульман, — это, случайно, не ваш… офис с картотечными шкафами, книгой предварительных заявок на будущий год на столе и доской для ключей, аккуратно развешанных по своим крючкам
все ключи на месте, кроме одного. Какого ключа нет? Кто взял ключ от американского замка? Если мы поднимемся наверх, то, вероятно, увидим
и большой рацией на полке.
Джек включил радио. Послышался треск. Он принялся крутить ручку настройки. Обрывки музыки, новостей, воскресной проповеди и сводок погоды. И другой, хорошо знакомый голос, заставивший его остановить стрелку настройки. Это был голос его отца:
— …убей его, ты должен убить его, Джеки. И ее тоже. Каждый истинный художник должен пострадать. Ибо каждый убивает тех, кого любит[9]. Ибо они вечно посягают на твою свободу, хватают тебя за руки и тащат назад. Убей их. В данную минуту твой сын находится там, где ему не положено. Шкодничает, проклятый щенок, сучий выродок. Отлупи его тростью, Джеки, отделай до полусмерти. Хорошенько напейся, мой мальчик, и сделай это. Потом мы сыграем с тобой в «Поехали на лифте». Ты должен проучить его и ее тоже. Ибо каждый художник должен пострадать. Ибо каждый убивает тех, кого любит…
Голос отца усилился до крика, до свинячьего визга, утратил человеческое звучание — злобный, сводящий с ума визг привидения-бога, бога-свиньи.
— Нет! — завопил в ответ Джек. — Ты умер, ты лежишь в могиле, а не во мне.
Он знал, что вытравил из себя все отцовское, и отец не имел права возвращаться к нему, прорываясь в отель по радио через две тысячи миль из городка в Новой Англии, где жил и умер.
Он высоко поднял рацию и швырнул ее на пол — как в игре «Поехали на лифте». Радиодетали и лампы приемника разлетелись по полу, голос отца пропал, и только голос самого Джека продолжал звучать в холодной реальности:
— Ты умер, ты мертв, мертв.
Сверху послышались торопливые шаги Венди и ее испуганный крик:
— Джек, Джек, что случилось?
Он стоял, тупо уставившись на разбитую рацию, словно очнувшись от сна. Теперь для связи с внешним миром у них остался только снегоход. Он поднял руки и потер виски.
У него разболелась голова.
Венди сбежала по лестнице в одних чулках, перепрыгивая сразу через две ступеньки. Она не глянула вверх, на лестничную площадку третьего этажа, иначе бы увидела Денни, который стоял там молча и недвижно, вперив невидящий взгляд в пустоту, засунув по детской привычке большой палец в рот. Воротник и рубашка на плечах были мокрыми, а на шее и ниже подбородка виднелись темные синяки.
Джек перестал кричать. Но это не успокоило ее. Разбуженная его криком, так хорошо знакомым ей по его запойным дням, она не сразу разобрала, где сон и где явь, но подсознательно понимала, что проснулась, и от этого приходила в ужас еще больше. Ее терзал страх, что сейчас она ворвется в контору и увидит Джека, пьяного и сконфуженного, над распростертым телом Денни.
Она влетела в контору и в самом деле увидела Джека — он стоял посреди комнаты и потирал пальцами виски. Лицо у него было мертвенно-бледным, как у привидения. У ног валялись осколки стекла и обломки разбитой рации.
— Венди? — спросил он неуверенно. — Венди…
Она остановилась в недоумении и на миг увидела его настоящее лицо — лицо, которое он тщательно скрывал от других. Это было лицо отчаявшегося человека, с выражением животного, попавшего в силки, откуда ему уже не суждено вырваться. Потом мускулы его лица пришли в движение, подбородок задрожал, кадык судорожно дернулся.
Его вид поразил ее — он собирался плакать. Она видела, как он плакал раньше, — в те дни, когда Джек был пьян и горько раскаивался в пьянстве. Но с того времени видеть его плачущим ей не приходилось — он был достаточно сдержанным. Вот почему утрата им над собой контроля испугала ее.
Он шагнул к ней, и первые слезы потекли у него по щекам, а из груди, раздираемой рыданиями, вырвался мучительный плач, который он напрасно пытался сдержать. Споткнувшись об обломки рации, он пошатнулся и повалился на Венди, едва не опрокинув ее. Его дыхание коснулось ее. Она не ощутила запаха спиртного. Несомненно, он был трезв.
— Что с тобой? — спросила она как можно спокойнее. — Что произошло?
Сперва рыдания мешали ему ответить, он цеплялся за нее, навалившись всей тяжестью так, что у нее перехватило дыхание. Он приник головой к ее плечу, отвернув лицо в сторону, словно стыдясь своих слез. Рыдания были тяжелыми и бурными, все его большое тело сотрясалось от них.
— Джек, что… что с тобой?!
Наконец рыдания сменились словами, сперва невнятными, потом более отчетливыми:
— …сон. Я думаю, что это был сон, но такой реальный, что я поверил… Мама сообщила мне, что отец будет выступать по радио, и я… Он велел мне… он так орал на меня… И я разбил передатчик, чтобы заставить его заткнуться. Он мертв. Я сроду не видел его во сне, да и не хочу видеть. Он умер уже давно. Боже мой, Венди. Боже мой, у меня никогда еще не было такого кошмарного сна. И не дай Бог увидеть еще раз. Это было ужасно.
— Ты заснул в конторе?
— Нет… не здесь, а в подвале. — Он выпрямился, освобождая Венди от тяжести своего тела. — Я просматривал там старые бумаги, сидел на своем стульчике, который приволок туда из сарая. Счета за молоко и всякая другая дрянь. Потом задремал, и тогда мне приснился сон. Должно быть, во сне я пришел сюда. — Он попытался сгладить нелепость своих слов за коротким смешком.
— А где Денни, Джек?
— Не знаю, разве он не с тобой?
— А в подвале… с тобой его не было?
Он глянул на нее через плечо, и ему стало ясно, о чем она думает.
— Никак не можешь мне простить тот случай, верно, Венди?
— Джек…
— Когда я буду лежать на смертном одре, ты наклонишься ко мне и скажешь: так тебе и надо. Помнишь, как ты сломал Денни руку?
— Джек!
— Что — Джек? — спросил он сердито и вскочил на ноги. — Ты скажешь, что не думаешь так? Что если раз я причинил ему зло, так могу причинить его и в другой раз? Так?
— Я хочу знать, где он, — вот и все!
— Давай, ори на меня, и дело у нас пойдет на лад.
