— Бабкины сказки! — рыкнул Олег, направляясь к полутораметровой елочке в дальней части Невестиной Рощи. Самая низкая в кругу, она застенчиво ютилась меж двух рослых сестер — таких не то что домой, на Красную Площадь поставить не стыдно. А у Настюхи будет свое маленькое деревце.
— Не надо, — вякнул из-за спины Митрофан. Олег ответил ему стуком топора о тоненький ствол. Хватило пары ударов, чтобы тот с грустным треском надломился и зеленая царевна завалилась набок. Из обезглавленного пня тут же засочилась красная густая жидкость, такая же стекала со среза елки на девственно-белый снег. — Кровь! Кровь!
— Не истери! — буркнул Олег в замешательстве. — Какая кровь? Смола красная, вот и все. Помоги тащить! Да не цапай ты так, ветки поломаешь!
Митрофан схватился за елку цепко, истерично и, будто спрятавшись за ней, принялся отступать из Невестиной Рощи в овраг. Олег же из любопытства ткнул варежкой в «кровоточащий» пенек — липко. Наверняка смола.
* * *
Бутылку свою Митрофан все же получил — нечего местных обижать, им здесь еще всю зиму куковать.
— С наступающим вас! — подобострастно улыбнулся он, демонстрируя желтые зубы.
— И вас, Митрофан Семенович! — бросила Анна через плечо, сбрасывая нарезанный лук с доски в салатную миску. — Остались бы у нас отмечать! Я, вон, оливье нарезала! Чего одному-то в праздник сидеть?
— Да нет, Анечка, спасибо, я не один, я с президентом…
— Ну, Митрофан, — скрипнула дверь, из сеней дохнуло холодом — вернулся с улицы Олег. В руках его топорщилась ветками красавица-елка. Подпиленный теперь до нужной длины ствол уже не кровоточил — засох бурой коркой, — Давай тогда, с наступающим тебя! В этом году уж не увидимся!
— И вас, Олег Валерич, — угодливо кивнул мужик, приник к уху Олега, обдав кислым духом давно не чищенных зубов, шепнул интимно. — Верни ты эту елку, Олег, не дури! Не наша она, не наша!
— Ты б, Митрофан, поаккуратней с огненной водой-то. Так ведь можно не с президентом, а с генсеком выпить, — покачал головой Олег. — Давай, обращайся, если что!
Митрофан покачал головой, бросил взгляд на елку, запахнул поплотней бушлат и шмыгнул за дверь, прижимая бутылку к груди, что младенца.
— Настюха! — пробасил Олег на весь дом, да так что жена поморщилась. — Бросай мультики, гляди, какую папка красоту принес!
— Ревешь, что медведь! — по-доброму проворчала жена, пряча улыбку. В глубине небольшого бревенчатого дома раздались дробные шаги, распахнулась дверь.
— Папка! Ух ты! Она настоящая? — белокурая девчонка лет шести в одиночку «окружила» отца, не давая ему сдвинуться с места. — Ай, колючая! А куда мы ее поставим? Давай у телевизора? Или нет, лучше за диваном! А игрушки у нас где? Можно я буду украшать?
— Угомонись уже! — смеясь, отвечал Олег, — Давай ставить!
Тащи ведро!
Елку решили поставить напротив телевизора, так, чтобы с одной стороны стола был его выпуклый экран, а с другой — зеленая лесная красавица. Заранее подготовленные бутылки с песком плотно зафиксировали ствол в ведре, и вот деревце уже украшало комнату, создавая атмосферу праздника. Воздух наполняли запахи хвои и смолы, пробуждая в Олеге его детские воспоминания. Взрослые, шампанское, белая скатерть, атмосфера волшебства… Расчувствовавшись, он взял один мандарин из вазы на столе и безжалостно надломил его, чтобы мельчайшие капельки разлетелись по комнате. Выключил свет, щелкнул кнопкой на гирлянде, украшающей стену, нагнулся к Насте, сказал:
— Закрой глаза. Вдыхай. Чувствуешь?
— Угу, — серьезно ответила та.
— Запоминай. Это — Новый год.
— Па-а-ап… — протянула девочка растерянно. — Ты слышишь?
— Что? — Олег вслушался — на кухне стучал о доску нож, Яковлев из телевизора ругался на заливную рыбу, за окном завывал ветер. — Что слышу?
— Елочка плачет…
* * *
Анна с хлопком закрыла последний контейнер. Олег страдальчески взглянул на нее:
— Слушай, Ань, без этого никак?
— Вот, за окно поставь, — в руках Олега оказался огромный металлический судок с жидким еще холодцом. — Ты же знаешь, она — одинокий пожилой человек, едва ходит. Вот скажи мне, Буркалов, ты бы хотел в старости остаться на Новый год совсем один?
— А мы ей кто? Дети, внуки? Я вон, чтоб без стакана воды не остаться, детей строгаю, — игриво ухватив жену сзади за грудь, Олег уткнулся ей подбородком в шею, засопел. — Можем еще одного настрогать!
— Иди нам лучше дров настрогай, папа Карло! — усмехнулась Анна, — А вечером обсудим!
— Ладно, Настюху-то зачем с собой тащить?
— Ну, во-первых, подаю ей хороший пример, во-вторых я одна это все не донесу. Ты, кстати, тоже мог бы…
— Ой, мне еще дров надо наколоть! — Олег демонстративно накинул бушлат. — Да и терпеть меня эта старая сука не может — разве что вслед не харкает!
— Кто старая сука? — пропищала Настя.
— Никто! — с нажимом сказала Аня, выразительно глядя на Олега. — Ну что, детка, готова идти к бабушке Фросе?
— Да! Только шапочку мне завяжи! — девочка подняла голову, демонстрируя болтающиеся шнурки.
— А ты, Буркалов, — продолжила жена, яростно затягивая бантик на подбородке дочери, — постарайся не ссориться с теми, кто может время от времени с Настей посидеть. Если, конечно, надеешься настрогать еще детей.
— А детей строгают? — спросила девочка.
— Точно! Как Буратино! Ну, бери сумку — вот, мама поставила, и пойдем.
Анна накинула пуховик и шагнула в сени, обернулась на поникшего плечами мужа. Вернулась, чмокнула в бородатую щеку.
— Все, давай, Олежа, гостинцы занесем и обратно, будем вместе елку наряжать!
— Чур, я буду наряжать! — раздалось уже с улицы.
— Давай, Ань, не засиживайтесь, три часа осталось! — ворчливо бросил Олег. За ворчанием он прятал странную, подтачивающую нервы тревожность. То ли все дело в болтовне Митрофана — этого старого алкаша, то ли в суматохе перед праздником. А может, в тоскливом всхлипывании, которое Олег изо всех сил старался принимать за телепомехи.
* * *
Стемнело рано. Казалось, метель налетела из ниоткуда, прогнав Олега домой, прочь от поленницы. Впрочем, дров на сегодня должно было хватить с лихвой. Первым делом Олег, конечно же, заглянул в холодильник — безнадежно. Сельдь под шубой не тронешь — заметно будет, а оливье без майонеза — совсем не то.
Набрав с пяток мандаринов, мужчина уселся перед телевизором — пережидать метель. За спиной, наполняя дом хвойным духом, стояла елка. Олег то и дело горделиво оглядывался и подмигивал сам себе — вот, мол, добытчик, какую нашел! «Первый канал» показывал повтор «Иронии Судьбы». Переключать не хотелось — тоже новогодняя атмосфера. Конечно, Рязанов — великий режиссер. Сколько ни смотришь — а каждый раз взгляд не оторвать. Чего только стоят сцены с Ипполитом в душе и Мягковым, который «что это вы меня роняити-ити». Умел фильм и нагнать грусти — прямо сейчас Женя Лукашин шагал через метель и в унисон с Талызиной читал стихи под вой метели:
«…С любимыми не расставайтесь!
Всей кровью прорастайте в них, —
И каждый раз навек прощайтесь!
И каждый раз навек прощайтесь!
И каждый раз навек прощайтесь!
Когда уходите на миг!»
— Да-а-а… Не расставайтесь, значит, — повторил Олег, вдруг почему-то резко заскучав по девчонкам. Выглянул в окно — ба! Темным-темно, хоть глаз выколи! Сколько же их не было?
Вскочив, Олег сунул руку в карман, извлек мобильник и быстро нашел нужный номер. Из соседней комнаты запиликало.
— Собака! — выругался он, — Чинишь-чинишь эти вышки, а они…
Ладно. Наверное, девчонки, как и Олег, просто решили переждать метель дома у старухи, вот и все. Сейчас они наверняка уже на пути домой.
Почему-то эти мысли его ничуть не успокаивали. Взгляд упал на елку и мужчина издал горестный стон — та порыжела местами, хвоя осыпалась с одной стороны. Обжигаясь и матерясь, он перетащил деревце на другой конец комнаты — подальше от калорифера.
