– Нет. Я не могу. Это мое, понимаете? Это всегда было так и не должно меняться. Эти узоры всегда были скрыты, и тут приходите вы… Вы хотели бессмертия – вы его получили! Зачем вам разбирать чудеса на части? Почему нельзя просто оставить так, как есть? Вы напились из источника – что вам еще надо, почему вы не уходите? И лезете, лезете, пристаете с разговорами, всюду суете свой нос… вы, и эти идиоты-матросы, и чертов капитан…. – Реме вдруг всхлипнула и закрыла лицо ладонями. – Оставьте меня в покое! Я не могу больше… – глухо проговорила она.
– Вы запрещаете мне, хранительница? – официальным тоном спросил Карререс.
– Я не могу запретить.
– И объяснить не можете? Тогда, с вашего позволения… – Карререс сделал движение к ручью.
Теперь Реме выглядела почти спокойной, но Карререс чувствовал, как под маской бурлил бешеный гнев. Краем глаза он следил за хранительницей – казалось, она вот-вот набросится с кулаками.
– Поймите же, Реме… – снова обернулся Карререс.
– Да делайте что хотите! – заорала она и бегом бросилась прочь.
Пожав плечами, Карререс неторопливо двинулся вверх по течению ручья. На душе было мутно. Истерика хранительницы неприятно поразила его. Похоже, ее душевные силы были на исходе. Только сейчас Карререс понял, насколько, по сути, беспомощна Реме. Королева Бимини, хранительница волшебного источника, бессмертная, снисходящая к людям и радующая их танцем при свете костров, она могла лишь просить, чтобы ее оставили в покое, сжигаемая отчаянием и бессильной яростью.
Наверное, разбирайся Реме в людях чуть получше, будь похитрее, – и она бы попыталась вновь спровоцировать Брида. Карререс был уверен: хранительнице хватило бы и знаний, и интуиции. Ей просто не приходило в голову сделать это нарочно, – и, может быть, к лучшему: доведенный до отчаяния капитан на этот раз мог решить, что насилие все-таки лучше, чем безнадежное ожидание. А если бы Брид больше понимал в женщинах, если бы его опыт не сводился к заигрываниям с портовыми шлюхами? Наверное, он бы придумал, как добиться расположения Реме… Да они просто созданы друг для друга, два сапога – пара, мрачно усмехнулся Карререс.
Может быть, стоило послушать Реме, подумал он. Отступить, только чтобы успокоить. Карререс был уверен, что исследования источника никому не причинят вреда: чуять подобные запреты он научился давным-давно, с трудом, но смирившись с тем, что на карте знаний приходится оставлять белые пятна. Дело было не в тайнах источника. Однако предчувствие страшной ошибки, надвигающейся беды не оставляло.
Деревья расступались, постепенно оставаясь позади, и русло ручья становилось все шире и мельче, сходя на нет. Выйдя из задумчивости, Карререс обнаружил, что стоит на каменистом болотце, поросшем низким кустарником. Под ногами хлюпал пропитанный водой мох. Несколькими футами дальше склон долины резко уходил вверх – голая, красновато-серая осыпь, даже издали сухая и пыльная. Карререс дошел до истока.
Горько рассмеявшись, он повернул назад. Доктор уже собирался вернуться в лагерь и зарисовать орнамент, пока прихотливые узоры еще не стерлись из памяти, но вспомнил про выступающий из воды камень у подножия утеса. Каррересу вдруг захотелось выкурить трубку, сидя на этом валуне и любуясь на озеро и падающий с высоты ручей, – безобидная прихоть. В конце концов, узоры можно зарисовать и позже, а еще лучше – вернуться к ручью с блокнотом. Оскальзываясь и проезжая по несколько футов на зыбком щебне, Карререс начал спускаться по крутой осыпи к воде.
Камень отвесно выступал из глубокой воды и на первый взгляд казался неприступным. Но на его боку нашлась небольшая выемка, в которой при желании можно было различить след маленькой босой ноги. Если хорошенько потянуться, можно шагнуть на нее с берега, уцепиться руками за край валуна… Карререс улыбнулся, представив, как Реме каждый день взбирается сюда – зачем? Он поставил ногу на приступок и, подтянувшись, забрался на камень.
Плоская вершина заросла коротенькой травой, мягкой и упругой. На деревце, оказавшимся молодым гранатом, трепетали крупные красные цветы, и вокруг них вились несколько колибри. Маленькая ящерка бросилась из-под ног и скрылась в траве. Пирамида из булыжников оказалась очагом; угли и зола были размыты вчерашним ливнем – похоже, Реме не забиралась на камень с тех пор, как на озере появился Брид.
Ровная площадка между цветущим деревом и огнем… У Карререса вдруг появилась уверенность, что Реме приходила сюда танцевать. Он почти видел этот неторопливый, чувственный танец. Видел, как нагая хранительница вьется под музыку, слышную ей в журчании источника, как от взмаха головы темным облаком взлетают волосы. Босые ноги, не сминая травы, переступают в четком, легком ритме, отблеск огня падает на лоснящуюся бронзовую кожу, руки мечутся коричнево-розовыми бабочками…
Карререс сел, прислонился спиной к тонкому стволу и раскурил трубку. Он улыбался и вспоминал Реме, танцующую на празднике, представляя ее здесь, на травяной сцене, выступающей из озера, облитую жаркими лучами солнца или прохладным, как воды Бимини, лунным светом. Реме взмахнула копной волос, взглянула через плечо, опалив взглядом темных глаз. На щеках вспыхнул темный румянец. Хранительница изогнулась, вытягиваясь, раскрываясь, как темный цветок, невыносимо желанная, полная плодородной силы…
Карререс вскочил, поперхнувшись дымом.
– Просто живу, говоришь? Всего лишь традиция?! – воскликнул он и расхохотался.
Четверть часа спустя Карререс легко взбежал по лестнице, ведущей к хижине Реме, и забарабанил в шаткую дверь ладонью. Не дождавшись ответа, он прислушался. В доме было тихо. Уже понимая, что Реме там нет, Карререс подошел к незастекленному окну и осторожно отодвинул легкую занавеску. Он увидел букет цветов в вазе из тыквы-горлянки на низком столике, россыпь подушек на циновке, пустой гамак. Ни следа хозяйки – похоже, Реме до сих пор бродила где-то, переживая вторжение Карререса в секреты источника.
Слегка остыв, Карререс присел на крыльцо и задумался. Что он, собственно, собирался сказать Реме? Потребовать, чтобы она подтвердила его догадки, объяснила, как именно происходит колдовство? Попросить, чтобы станцевала у него на глазах? Спросить, почему она перестала это делать с тех пор, как на Бимини появились чужие, когда собирается танцевать вновь?
Карререс вспомнил жаркое смущение, охватившее Реме, когда она признавалась в любви к танцам, и едва не хлопнул себя по лбу. Теперь он знал, как помочь Бриду. Если и без того сгорающий от страсти капитан увидит танец хранительницы – он окончательно утратит контроль над собой. Но чем ответит ему Реме? Не угрюмая девочка, привыкшая к одиночеству, а жрица источника, подпитывающая его силы? Карререс торопливо просчитывал варианты. Капитан не сможет причинить вреда Реме – в этом доктор был уверен. Сам воздух Бимини охраняет эту девушку. Если вдруг предположение неверно – появление капитана прервет танец, вызовет у хранительницы досаду, смущение, злость, – но и только. Но если Карререс прав – танец не остановится; Реме вплетет в него капитана, и тот наконец обретет себя. А некоторое время спустя какая-нибудь юная девушка из индейской деревушки услышит зов…
