– Ых, ых…
Шаги остановились около двери. Лампочки мигнули. Шаги затопали дальше.
Вдруг под окном раздалось шебуршание, и негромкий голос позвал:
– Эй! Э-эй!
Еле слышно охнула Гусева, Павлова потянула одеяло себе на голову, Селюкова выбросила на пол последнюю карту, Лена, не дыша, смотрела в черное распахнутое окно.
– Эй! – раздалось с другой стороны. – Наташа!
Скрипнула постель Селюковой. Все повернули головы в ее сторону, но Наташки там уже не было.
– Наташа!
Зашелестели разбросанные карты.
– Где ты? Эй!
Голос двигался вдоль корпуса, то приближаясь к окну, то удаляясь, как будто говоривший никак не мог решить, где ему остановиться.
– Наташа!
Голос замер под их окном. Что-то упало, раздался глухой стук и вскрик. Потом все смолкло.
В дальнем углу палаты всхлипнула Наташка Селюкова.
– Нет никого, – подняла голову Гусева.
Селюкова заплакала навзрыд. Маринка встала, по-деловому, с ногами, забралась на Ленкину кровать, захлопнула раму.
– Душно будет, – прошептала Лена, задавленная весом Гусевой.
– Молчи.
Тут же прошелестели шаги. В окне показалась рука, огромные черные пальцы забарабанили по стеклу.
– Наташа! Выйди.
Селюкова, уже почти добравшаяся до своей кровати, бухнулась на пол и на карачках кинулась обратно в спасительный угол.
Голос настойчиво продолжал звать. Вспыхнул свет во всем корпусе.
Первой не выдержала Лиза Токмакова, лежавшая ближе всех к двери. Она завопила, вскакивая, чуть не кувыркнулась с кровати и побежала в коридор. Дверь открылась навстречу, звонко хлопнув ее по лбу. Лиза пискнула и с грохотом рухнула на пол. Это стало сигналом для всех остальных. Они тоже сорвались со своих кроватей и, толкая и пиная друг друга, вызывая новые волны страха, кинулись к двери. Сбив с ног ничего не понимающего Максима, девчонки вывалились в коридор.
– Барабанщица! – выкрикнула Гусева.
И вслед за ней десять голосов подхватило:
– Барабанщица!
– Барабанщица!
В ответ на их слова вдалеке раздалась барабанная дробь.
Замершие девчонки с ужасом прислушивались к ней, пока дробь не перешла в тарахтение проезжающего вдалеке трактора.
– А ну кыш отсюда, – строго посмотрел на девочек Максим.
– Мы туда не пойдем, – подала голос Гусева. – Там барабанщица ходит и Наташку Селюкову зовет.
– Говорит, выходи, Наташа Селюкова, погуляем? – ехидно осведомился Максим. – А привидение с моторчиком к вам не залетало? Дикое, но симпатичное? – Он резко посерьезнел. – Марш по кроватям, а то заставлю всю ночь с подушками стоять.
Самые храбрые побрели обратно в палату.
– А как это – с подушками? – поинтересовалась Павлова.
– Поставлю – узнаешь. Топай.
Все нехотя опять улеглись по кроватям. Сон не шел. Разговаривать уже никому не хотелось. Каждая, уткнувшись в подушку, вспоминала пережитый страх.
Мимо двери по коридору, как маятник, расхаживал Макс. Старые рассохшиеся доски пола скрипели под его ногами. Его мерные шаги в конце концов убаюкали девчонок.
За собственным топотом Максим не услышал, как что-то простучало от одной палаты мальчиков до другой. Скрипнула рама.
Боясь собственных движений, на улицу выскочили две невысокие тени. Как только они оказались на дорожке, над их головами что-то чмокнуло, и все фонари погасли. Корпуса погрузились в темноту.
– Может, обратно? – осторожно спросил Глебов, на всякий случай пятясь поближе к светлой стене корпуса.
– Да ладно, – лениво сплюнул сквозь зубы Щукин. – Пройдемся немного. Главное, опять нашу палату не потерять. Куда пойдем? К клубу?
У Васьки тут же заболели все синяки и шишки, что он получил, летя из радиорубки.
– Не, – протянул он, – пошли к старшим. Может, они еще не спят.
Друзья перемахнули через кусты, благополучно миновали влюбленную парочку, целующуюся в темноте.
– Хватит, – капризно отстранилась девушка, и приятели узнали голос вожатой Наташи.
Чтобы остаться незамеченными, они сделали большой крюк и вышли к шестому корпусу, где жил первый отряд. В отрядной беседке раздавалось неясное бормотание и горел неяркий свет.
Щукин кивнул Ваське и первым подкрался к беседке.
Казалось, что деревянный пол прогибается под тяжестью каменной статуи. Голова барабанщицы была наклонена. Она внимательно смотрела на склоненные у ее ног человеческие фигуры. Их было двое – высокие крупные парни. Один большой, рыжий, из-под ничего не прикрывающей майки хорошо были видны широкие плечи и накачанные мускулы рук. Второй поменьше, короткие белобрысые волосы открывали оттопыренные уши. Наглухо застегнутый синий спортивный костюм был мокрым на спине и под мышками. Оба они копошились у постамента, как будто бы что-то искали на заплеванном деревянном полу.
Барабанщица повела железным остатком рук, и оба парня задвигались быстрее. Но вот они отступили, и стало заметно, что около них лежат белые предметы. Перед одним – палочки, а перед другим – большой белый глаз с частью лица.
Статуя согласно кивнула. Парни вскинули вверх руки с кусками гипса. Палочки тут же прикрепились к арматуре, оставшейся от барабана. Встал в зияющую дырку глаз. С хлюпающим звуком все это приросло к телу. И тут же к статуе со всех сторон огромного лагерного парка стали слетаться мелкие белые крошки и гипсовые кусочки.
– Собирается… – в ужасе прошептал Васька.
Движение кусочков прекратилось. Статуя повернула голову к друзьям. Красный рот расплылся в довольной усмешке, черные глаза буравили мальчиков от макушки до пяток.
Глебов уже готов был провалиться сквозь землю, как вдруг статуя легко наклонилась вперед, подхватила ползающих у ее ног парней и прыгнула через барьер беседки в сад, прямо на приятелей.
Мальчишки бросились в разные стороны.
«Задавит, задавит», – стучало в голове у Глебова, пока он, не разбирая дороги, мчался по лагерю. Он таранил кусты, чудом избегая столкновения с деревьями. Споткнувшись о корень, Васька кубарем вылетел к обрыву.
На него надвинулся черный крест – ему все-таки удалось оторваться от своего основания и перелететь через болото. Васька открыл рот в немом крике и кинулся головой в речку. Над его пятками что-то прошуршало.
Как назло, в том месте, куда прыгнул Глебов, речка была совсем мелкой. Васька проехался пузом по колючему песку, носом пропахав бороздку. В рот попал песок. Ужас, накатывающий сзади, поднял его на ноги и толкнул вперед. Отмахиваясь, как от комаров, от налетающего на него сзади чего-то страшного, Глебов мгновенно пересек речку и залез в густые кусты.
Здесь Васька вспомнил о притаившихся на этом берегу безглазых недостроенных зданиях. Он вжался в землю, стараясь быть невидным и неслышным.
